разговаривает по телефону. Видимо, кто-то не хочет отказываться от идеи с блинницей.
Я иду к задней двери, выхожу в переулок и не вижу ни Лавинии, ни Лив, когда убегаю.
Достаю свою бутылку, допиваю остаток водки и выбрасываю ее в мусорный бак, когда прохожу мимо.
Я ненавижу ее. Бал будет особенным. Я повеселюсь. Потому что это я.
Удача на моей стороне.
Делаю вдох, наполняя свои легкие, надеваю капюшон и опускаю голову, пока иду по темным улицам. Выключаю телефон, чтобы мама не смогла отследить меня, и засовываю руки в карман.
Я перехожу через Бейнбридж-парк, замечаю парочку парней, слоняющихся у туалетов. Скейтбордист, продающий наркотики, кивает мне, и я киваю в ответ, проходя мимо него. Затем спускаюсь с холма на Эдвард-стрит.
Остановившись напротив большого дома кремового цвета, оформленного как коттедж, я оглядываюсь и вижу пустую тусклую улицу, освещенную только светом фонаря. Ни одной машины не проезжает мимо. Все уже дома.
Опустив капюшон, я обхожу здание и вижу, как горит свет в подвале, я присаживаюсь на корточки, распахиваю одно из окон и проскальзываю внутрь, прежде чем меня заметят.
Я спускаюсь, морозильники охлаждают комнату, по моим ногам пробегает озноб, а нос мгновенно щиплет от запаха чистящих жидкостей, которые здесь регулярно используются.
Потираю большим пальцем маленькую татуировку на внутренней стороне пальца, чувствуя, что выдыхаю впервые за день. Странно, как этот запах стал утешением. Благодаря фантастической вентиляции и дезодорантам промышленной мощности, я бы даже не поняла, что в холодильнике есть «разложение», если бы меня не было здесь, когда оно прибыло пару дней назад.
Я подхожу к столу в конце ряда, чувствуя, как сердце колотится в груди. Девушка лежит на столе, середина ее тела покрыта простыней, а след прокола от бальзамирования находится прямо под ожогом от трения веревки на ее шее. Я читала о ней сегодня в интернете. Просчитала, что к этому времени она должна быть здесь.
Ее мокрые рыжие волосы прилипли к голове, и я хватаюсь за край стола, касаясь ее пальцев. На ногтях сколотый розовый лак, напоминающий какой-то дешевый бренд, который можно купить в продуктовом магазине.
— Ты знала ее? — спрашивает меня кто-то.
Мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать голос Сильвии Гейтс, владелицы Вайнд Хаус, единственного похоронного бюро в городе.
Я смотрю на шею девушки, представляя тот момент, когда она натянула веревку.
И что, скорее всего, подвело ее к этому.
— Она ходила в государственную школу, — стараюсь говорить твердо, — но я видела ее в городе.
Она почти моя ровесница, может, на год младше. Знала ли ее Лив?
Миссис Гейтс, одетая в чистый халат, подходит к другой сторона стола.
— Тебе не следует быть здесь, Клэй.
Она боится, что это станет для меня триггером и она должна будет объяснять моим родителям, почему позволяет мне пробираться сюда как минимум раз в неделю.
Да и пошло оно все. Совсем не хочется домой, поэтому… Я снимаю капюшон и завязываю волосы в хвост, готовлюсь к работе, делая глубокий вдох и выдох.
Придется поправить лак для ногтей. Я бы с удовольствием его поменяла, но, если он на ней, значит, ей так нравилось, поэтому, полагаю, надо уважать ее стиль. Уверена, в моей коллекции есть что-то столь же отвратительное с тех пор, когда мне стукнуло двенадцать.
Я закатываю рукава и приступаю к работе, чувствуя, как мое сердце снова успокаивается, когда я занята. Но мои мысли все еще крутятся вокруг нее. Что скажет Оливия Джэгер, если увидит меня сейчас?
Может, это будет единственный раз, когда она промолчит.
Иногда мне кажется, что я хочу, чтобы она узнала меня. Иногда я не хочу, чтобы она знала еще что-то, кроме меня.
А в остальных случаях я рада, что она не имеет ни малейшего понятия.
Два
Оливия
Я слезаю с мотоцикла и расстегиваю застежку под подбородком.
— Спасибо, — благодарю я Айрона.
Бросаю шлем между ног брата, а он просто затягивается сигаретой и осматривает, что происходит вокруг меня — мимо меня, за мной — с полуприкрытыми веками.
Я сжимаю лямки рюкзака.
— Что?
Он секунду колеблется, смотрит вниз, затем качает головой и вновь затягивается.
— Я одобрительно отнесся к тому, что Мэйкон платит за это место только потому, что знал: тебя не заинтересуют парни, глазеющие на короткие юбки.
Утренний ветерок доносит аромат кизила, растущего вдоль дорожки к школе, и, хотя сейчас только февраль, я могу сказать, что они вот-вот зацветут. Ветер проносится сквозь плюмерию [1], уже украшающую кампус, некоторые ученики движутся по круговой подъездной дорожке, в то время как другие выходят из машин и направляются на различные спортивные или клубные встречи перед школой.
Озноб пробегает по моим голым ногам от редких укусов ветра. Скоро пойдет дождь.
— А как насчет девушек, которые меня разглядывают? — дразню я. — Тебя они не беспокоят?
— Странно, но нет, — отвечает он с довольным видом. — Они не смогут сделать тебя беременной.
Я усмехаюсь, смотрю направо и вижу нескольких учеников, направляющихся по тротуару к нам и передней части школы.
Клэй Коллинз встречается со мной взглядом, когда проходит мимо со своим серым рюкзаком «Канкен», на переднем кармане которого нарисованы маленькие розовые осьминоги, и она так старается выглядеть скучающей и непримиримой. Но озорство, играющее на ее губах, предупреждает меня о том, что она получила большое удовольствие от вчерашнего посещения бутика. Вот только мы еще не закончили.
Мы никогда не закончим.
Ее взгляд перемещается на Айрона, и я поворачиваюсь к нему, замечая, как его глаза тоже останавливаются на ней, пока он докуривает последнюю сигарету. Но в то время, как ему хорошо известно о том дерьме, что она кидает в мою сторону, он выглядит так, будто обдумывает все, что он мог бы сделать с ней в темной комнате.
Или на заднем сиденье. Идиот.
— Ты одобряешь, что Мэйкон оплачивает обучение, — возвращаюсь я к теме, — чтобы ты мог глазеть на католических девушек в коротких юбках, когда каждый день подвозишь меня.
— Ей уже должно исполниться восемнадцать, верно?
Я качаю головой.
— Героини рождественских фильмов с канала «Холлмарк» не в твоем вкусе.
— Каждая в моем вкусе, когда раздета.
Мерзко. Я отхожу и показываю ему средний палец.
— Увидимся после школы.
Но он качает головой, останавливая меня:
— Неа. Иди сюда, — просит он и выкидывает сигарету, окурок все еще догорает на школьной дорожке. — Это может быть оно.
Он протягивает руку с теплой, дерзкой улыбкой на губах.
Я вздыхаю, прикрыв глаза, прежде чем вернуться и обнять его.
Это может быть оно. Девиз семьи Джэгер. Или предупреждение шестерки Тристы — зависит от того, как на это посмотреть.
Смерть наших родителей стала для нас таким сильным потрясением, что мы взяли за правило напоминать себе, что сейчас не стоит ссориться друг с другом.
Не тратить впустую время.
Не молчать.
Это может быть оно. Последний раз, когда мы видим друг друга.
— Будь осторожен, — бормочу я ему в ухо, опуская взгляд на татуировку у него на шее. Это тот же символ, который висит у нас дома на стене в гараже и украшает кожаный браслет, что носят все Джэгеры. Змея, обвивающая песочные часы.
Он крепко обнимает меня еще мгновение, а затем отпускает.
— Ты тоже.
Взгляд, улыбка, и вот он уже без шлема на голове, а из-под
