но там всё было яркое, броское, как витрина в детском магазине, а здесь всё настоящее, жилое, местами сильно потрепанное и потрескавшееся от времени и непогоды.
Крис нарочно делал вид, что ему ни капли не интересно, но мельком поглядывал в окно. Более или менее прилично выглядел только центр деревни. Правда, вместо привычного асфальта площадь была застелена серыми булыжниками в обрамлении мха. Зелень всех оттенков и фактур отвоевывала каждый миллиметр и без труда побеждала цивилизацию. Крис фыркнул: вот это глушь! Какой интернет? Тут, наверное, колесо ещё не изобрели.
Он проводил взглядом мальчишку на ржавом велосипеде, оглядел стаю деловито бредущих вдоль обочины гусей, заметив прыгающих с ветки на ветку белок, охнул от изумления. На несколько секунд забыл, что ему скучно, обидно и страшно. Отец что-то рассказывал о детстве в Старолисовской, но Крис его почти не слушал, погрузился в обиду, выцепил только пару фраз о том, что тут есть развалины дворянского поместья, семь мостов, а лес вокруг дикий и легко заблудиться.
Баба Люба не ждала их и не вышла встречать, пришла со стороны центра, когда они перенесли вещи в дом. Увидев пухлощекого внука в белой рубашке с отглаженным воротником, недовольно нахмурилась.
— Привёз мне головную боль.
Григорий Николаевич покачал головой.
— Не переживай, он у меня не бандит. Поможет тебе, да, Крис?
Крис с удивлением заметил в папе неприятную перемену, тот словно уменьшился в росте, да и голос почему-то прозвучал тоньше. От него не укрылось, что папа называет собственную маму баба Люба, а тёщу — бабушка Вера. Вроде небольшая разница, но значительная. Да и само слово не очень-то подходило этой женщине. Её можно было бы назвать худой, если бы не круглый «пивной» живот и мускулистые руки. Словно её собрали из запчастей для трех человек, и двое из них — мужчины. Цветастый халат только усиливал этот гротеск и пугал, как яркая окраска ядовитого насекомого. Крис насупился, снова пожалел, что добрая и мягкая бабушка Вера досталась его сёстрам, а ему это незнакомое недружелюбное существо с мужицкими бицепсами.
Баба Люба поставила корзину на стол, махнула рукой.
— Ужина нет. Если голодные, в холодильнике молоко, в хлебнице пусто. Терпите до завтрака.
Крис промолчал, но надо же было животу заурчать именно в тот момент, когда все затихли. Папа виновато улыбнулся, а баба Люба нахмурила брови и оглядела Криса с ног до головы.
— Тебе завтрак лучше пропустить.
Он растерялся от такой оскорбительной прямоты, но снова промолчал. Мысленно обозвал бабу Любу бабой-ягой и решил, что она ему не нравится. А эти две недели в деревне, видимо, будут худшими в его жизни.
Отведенную ему комнату он не рассматривал, даже вещи не разложил. Спрятавшись за дверью, рухнул на кровать и уставился в потолок. Есть хотелось до рези в животе, голод прогнал сон и усилил обиду. Он уже ненавидел каждую секунду в этой богом забытой Старолисовской. От жалости к самому себе едва не расплакался. Всхлипнул, сердито растер выступившие на глазах слёзы и, уткнувшись в подушку, уснул.
Разбудили его голоса. Судя по солнечным полосам на полу, он ненамеренно последовал совету бабушки и пропустил завтрак. Но не вскочил, хотя есть теперь хотелось ещё больше, нарочно остался лежать, лелея горькую злость. Говорили у его окна. При дневном свете Крис разглядел за стеклом что-то вроде навеса, поэтому солнце не ослепляло, а мягко высвечивало простенькую обстановку комнаты: кровать, древний шкаф с мутным зеркалом на дверце и стол, заваленный старыми книгами.
Под крышей навеса на длинных проволоках болтались странные треугольные конструкции, некоторые из них покрывали кожистые чулки с опушкой по краям. Что это вообще такое, Крис не понял, а потому равнодушно перевел взгляд на затылок папы и прислушался. Говорили о нём.
— …Максимум месяц.
— Вчера ты говорил, две недели.
Раздался глухой удар, будто треснули палкой по полой тыкве, а потом послышалась ритмичная дробь по жестяной поверхности, будто перестук дождевых капель по крыше, но мельче и с быстрым затуханием. Крис приподнялся на локтях и даже склонил голову, чтобы не упустить ничего из разговора.
— Он тебе не помешает. Десять лет уже. Почти. Парень взрослый, помощник.
Баба Люба саркастично хмыкнула.
— Он-то? Помощник?
— Вот и привлеки его к огороду. Окрепнет, похудеет, — он на несколько секунд замолчал и добавил с удивлением: — Разве в июне забивают? Полиняет же и пересохнет.
— Не мои проблемы, я покупателя предупредила. Но ему срочно надо.
Снова раздались непонятные звуки, похожие на царапание по натянутой ткани. Баба Люба недовольно проворчала:
— Крис… что за имя такое? Иноземное, нечеловечье. Весь в эту вертихвостку прости господи, Тоню твою. Говорила я, ничего хорошего из вашей женитьбы не выйдет.
Крис подскочил, возмущённо и шумно выдохнул. Думал, папа начнёт спорить, но тот почти спокойно согласился:
— Ну, не вышло. Но мы старались. Да и девки у нас хорошие получились.
Крис снова затих, подобрался к самому окну, ждал, что папа про него тоже сейчас добавит, но Григорий Николаевич сказал всё, что планировал.
Послышалась возня, Крис отпрянул от открытого окна и скривился. Потянуло непривычным запахом, солоноватым, насыщенным и металлическим.
Снова заговорила бабушка:
— Уже обед, а он дрыхнет. Хорош помощничек. Ладно, оставляй. Но я его обслуживать не буду. Большой уже, пусть все сам делает.
— Хорошо, заберу его, наверное, в конце июля.
— Ты же сказал месяц!
— Ну, может, немного больше. Ладно, я поехал. Зайду с ним попрощаюсь. Он, вообще-то, большой любитель поспать.
Крис отошёл от окна. Едва лёг в кровать, как послышался скрип половиц. Он нарочно накрылся покрывалом и отвернулся лицом к стене. Открылась дверь, прошуршали шаги, намеренно приглушенные. Григорий Николаевич на несколько секунд остановился.
— Кристиан? Ты спишь?
Крис не спал, из последних сил сдерживал всхлипы, в глазах щипало от обиды и злости. Отец постоял ещё немного, погладил его по плечу и по растрёпанным волосам, ещё влажным и теплым после сна. Больше не звал и даже не тормошил. Видимо, решил не будить. Снова послышались шаги, в обратную сторону. Крис не успел определиться, стоит ли вообще выходить и прощаться с папой, как раздался звук двигателя. Всё уже решили за него.
Крис вскочил, отбросив покрывало прямо на пол. Сначала ринулся к двери, но потом замер и даже оттолкнул приоткрытую створку. Кинулся к окну, но и там застыл в нерешительности. Кого звать? Зачем? Папа уже уехал, явно торопился, чтобы не пришлось объясняться или, ещё хуже, отбиваться от просьб не оставлять его в деревне. Если бы Крис и выбежал на
