прежде чем ввести их в ее влажный жар.
Поставить ее на колени и вытрахать обжигающие стоны из ее рта.
Вместо этого она ушла с незаинтересованным выражением лица и на следующий день рассказала о существовании парня.
Раздражение просочилось глубоко под мою кожу и пробрало меня до костей от этой новости. Раздражение из-за дополнительного препятствия на моем пути и легкое раздражение из-за того, что другой мужчина мог называть ее своей.
Я только нашел эту удивительную девушку и тут же мне дали понять, что она не моя.
Пока что.
Тот факт, что она заставляла и продолжает заставлять меня работать ради этого, в одиночку вытащила меня из моего скучного базового существования, разожгла пламя интереса в моей крови, до которого я собирался докопаться.
Как я и сказал ей, победа станет слаще, когда я в конце концов заставлю ее подчиниться.
Я прохожу через парадную дверь, мимо фойе с дворцовой лестницей и прямо на кухню, где нахожу Беллами, нарезающую морковь на разделочной доске.
Технически это семейный дом Роуга, но его мать бросила семью, когда он был ребенком, а его отец вскоре после этого уехал в Америку, чтобы избежать своих родительских обязанностей, возвращаясь всего пару раз в год, чтобы сыграть роль любящего родителя, так что мы с Фениксом переехали сюда два года назад.
Жизнь со своими лучшими друзьями, как правило, чертовски крута, а также в ней есть свои интересные моменты, например, наблюдать, как у одного из упомянутых лучших друзей развивается слепая одержимость девушкой.
― Теперь он заставляет тебя готовить ужин?
Около недели назад Роуг и Беллами заключили сделку, которая предполагала, что она будет подчиняться каждому его приказу в течение следующих шести недель в обмен на то, что он удалит замечание из ее школьных записей.
Он использовал эту полную власть над ней, чтобы заставлять ее выполнять иногда унизительные задания по дому.
И заставлять ее спать в его постели каждую ночь.
― Нет, к сожалению, он гораздо изобретательнее относится к своим заказам. — Говорит она, поворачиваясь, чтобы бросить морковь в кастрюлю позади нее. ― Я не могу позволить кому-то другому готовить для меня.
Она имеет в виду Клэр, давнюю экономку Роуга, которая также обычно готовит для нас ужин.
― Как же так? Это такая же работа, как и любая другая.
―Моя мама работала таким человеком для других людей. Просто мне это на самом деле неудобно. Может быть, однажды. ― Говорит она, пожимая плечами.
Я медленно киваю, вдумываясь в то, что она сказала.
Я знаю, что у Беллами и Тайер обеих был другой тип воспитания в Чикаго, тот, который был значительно более сложным, чем то, как воспитывались остальные из нас, дети с трастовыми фондами и с серебряной ложечкой во рту.
Мои родители сами по себе были очень успешными филантропами и инвестиционными банкирами.
Они инвестировали в стартапы связанные с развитием социальных коммуникаций в девяностые годы среди других заметных позиций, в результате чего нажили впечатляющий совокупный капитал, прежде чем погибли в автомобильной аварии.
Эти деньги были завещаны мне и в настоящее время лежат в банке, собирая пыль.
Дело не в том, что у меня нет необходимости в роскоши, я просто не уверен, как могу тратить их деньги, когда их самих здесь больше нет.
Как бы глупо это ни звучало, прикасаться к тому, что принадлежит им, к деньгам, на которые, я уверен, у них был план… Это все равно что закрыть дверь в нашу старую жизнь.
Я оплакивал своих родителей. Я ходил на терапию и консультировался по поводу горя. Я навещал их могилы и прощался с ними.
Но никто не учит вас, как двигаться дальше, не имея самых важных людей в вашей жизни, не говоря уже о том, чтобы получить их вещи и присвоить их себе, как вор, как будто их просто никогда не было.
Отбрасывая эти мысли прочь, я сосредотачиваюсь на Беллами. Обхожу кухонный остров и свободно обнимаю ее сбоку.
― Понятно. ― Я говорю ей: ― Что ты готовишь?
― Просто куриный суп с лапшой, ничего особенного.
Может это и просто, но пахнет и выглядит потрясающе.
― Убери нахрен свои руки.
Я поворачиваюсь на ледяной голос и сталкиваюсь лицом к лицу с Роугом. Он стоит в дверях, свирепо глядя на меня.
Или, точнее, на мою руку, лежащую на плече Беллами.
― На самом деле, отойди нахрен от нее.
― Вообще-то, Беллами обещала мне немного супа. Сказала, что я могу попробовать первым и все такое. ― Говорю я ему невинно.
Девушка вопросительно поднимает бровь в мою сторону, но продолжает наблюдать за происходящим.
― Я думал, ты хотел играть в Премьер-лигу. ― Говорит он, его голос звучит как нечто само собой разумеющееся, когда он, очевидно, меняет тему.
― Так и было.
— Нет, похоже, ты действительно не понимаешь, Рис. ― Предупреждает он, его тон понижается до низкого и злобного.
― Слышал тебя громко и ясно по этому поводу, приятель. ― Говорю я, подмигивая Беллами, когда направляюсь к выходу. ― Я перекушу тем, что останется позже.
Прохожу мимо Роуга, успешно избегая удара локтем, который он направляет в мою сторону на выходе.
Наверху я нахожу Феникса, сидящего в темной библиотеке и тихо читающего «Графа Монте-Кристо».
― Почему я не удивлен, обнаружив, что ты читаешь истории о любви и предательстве? ― Спрашиваю я его, опускаясь на диван напротив него. ― Ты становишься предсказуемым.
― Что ты имеешь в виду? ― Он переворачивает страницу, не потрудившись поднять взгляд.
― Любовь. Предательство. ― Говорю я, взмахивая рукой вместе со словами. ― Ты. Сикстайн. ― Я машу ему снова.
На этот раз его глаза поднимаются, чтобы встретиться с моими.
― Я не понимаю, о чем ты говоришь.
― Технически, я тоже. ― Я говорю ему, потому что так и есть.
Феникс никогда не говорил нам о причине, по которой он ненавидит Сикс, нашу бывшую подругу детства, а также, возможно, самого милого человека, которого я когда-либо встречал.
Когда однажды он объявил, что она умерла для нас, мы слепо согласились и не подвергли сомнению приказ. В основном потому, что мы были незрелыми мальчиками, но также и потому, что он был абсолютно опустошен.
Это было сразу после смерти его брата, и мы хотели поддержать его, как могли.
