разочарование великого рода Шац.
Делаю шаг к кровати. Слушаю носорожье, напряженное сопение за своей спиной, которое раздражает жутко. И куда только делась усталость моя многотонная? Сменилась каким-то яростно-залихватским весельем. Обделалась Вангелия Светлая, чушня ее прогнозы. Моя судьба, оказывается, все время, пока я считала себя почти невестой, «спасала» во всех позах шлюху с красивым именем и ногами длинной с Транссибирскую магистраль.
– А вот скажи мне, Вася, колечко мое ты никуда не нацепил случайно? – выхватываю бутылку шампанского из мерзкой жижи, в которую превратился дешевый покупной лед. – Ну, мало ли, какие у вас, горячих кавказских парней, фантазии.
– Только не нервничай, Венера. Тебе нельзя, – что это? Страх в голосе великого и могучего? Или жалость? Для него лучше, чтобы это была не алость, клянусь мамой. – Давай просто обсудим ситуацию. Мы с тобой разумные интеллигентные люди. Снежанна уже уходит, тем более.
– В моей ночнушке? – бухчу я, встряхивая бутылку Моёта. Ничего так пойло, не поскупился Васятка. Поди именно его и купил, чтобы меня сразить. Потому что остальная тара от дешевых игристых вин. Чертова пробка встала намертво. А мне срочно нужно сделать глоток проклятой шипучки, потому что еще немного, и я просто слечу с катушек. – Мне все «льзя», Вазген. И я не нервничаю совсем. Я… И это ты у нас разумный интеллигент, а я так, погулять вышла. Так что, сорян.
Поворачиваюсь к моему «жониху», смотрю в лупоглазую физиономию, на которой написана вся скорбь моего народа.
– Детка, ну оступилсяяяяя… его покаянная речь переходит в стон, потому что бутылка, которую я зажала между локтем и бедром, в попытке ее открыть, вдруг выстреливает со страшным грохотом. Пробка врезалась точно в пах красавчика.
– Бог шельму метит, – хохочу я, словно гиена, подскакивая вокруг поверженного титана, вертящегося на месте словно огромный волчок. Чертова баба верещит на одной ноте. Точно, про нее я совсем забыла.
– Не надо, – пищит поганка, когда я неумолимым шагом жидкого терминатора приближаюсь к ее мощам. В сущности, эта телка то и не виновата. Ну не знала она, что у ее одноразового Ромео есть чокнутая полуневеста. Откуда бы?
– Чего не надо? Надо, Федя, надо. Как врач тебе заявляю с полной ответственностью, что боль – это шаг к излечению. Кстати, визитка вот тебе моя. Тебе нужно обязательно провериться, – порывшись в кармане достаю смятую, измочаленную картонку. – Но я очень человеколюбива, знаешь ли. Так что просто, снимай мою тряпку и вали. Кстати. Будет честно, если ты мне оставишь свою одежду, – блин, ну точно терминатор «Я хочью тваю одьежду». Даже проговариваю эту фразу, ведьмински хохоча. Девка красивая. Тело, как у кобылы породистой. И во мне даже проскакивает искра жалости. – Простыню возьми. Она все равно испорчена. Будешь как кришнаитка.
Девка, поскуливая, бежит в прихожую. А я устало обваливаюсь на пол. Сидеть в кресле, нагретом голым задом чужой бабы, мне не позволяет простая брезгливость. А учитывая, что я врач венеролог, я знаю, какие сюрпризы порой скрываются в огненных недрах дешевых блядей. Странно что притихший Вася-Гена не задумывается об этих простых истинах.
– Вень, ну права. Ну прости, – о боже, он ползет ко мне. Встал на колени и ползет. И мне смешно и мерзко. И этот его секс халат распахивается, и из под его полы при каждом движении высовывает «голову» раненый мною боец. О боже. О чем я думала? Я чуть не вышла замуж за человека, у которого есть секс халат. Ооооо, – Да и не успели мы ничего, – снова врет, как дышит. А дышит он сейчас часто и с присвистом. Мачо мен, блин. Ну вот как с таким мужиком можно строить семью? Сарай с таким строить страшно. – Ну, малыш, – он совсем рядом. Дыханием опаляет мою щеку. Его губы пытаются найти мои. Тошнит. Он ведь совсем недавно лазил этими губами черте где.
– Отлезь, – рычу я в духе Шарикова.
– Ну, не ломайся, крошка. Ну погорячились оба. Ты отомщена. Я получил по яйцам пробкой. Девка голая по улице шастает. Мир?
– Мир? – у меня аж дыхание спирает от такой наглости. Вцепляюсь пальцами в шерсть на груди мерзавца, и с силой дергаю. Такого рева не слышали ни одни джунгли, клянусь. Вскакиваю с места, зажав в руке клок волос и несусь из гребаной квартиры под яростные проклятия поверженного титана. – Мир, говоришь. Твоя любовница получает сейчас обморожение, а ты пытаешься меня развести? Ну ты и…
– Дура. Кому ты нужна то еще будешь? И на работе я тебе устрою, если не одумаешься. Ааааа – Черт, корень гангалла жалко. Его днем с огнем не сыщешь. Эх, поела, блин, Том Яма.
На улице и вправду холод собачий. Надо найти девку, пусть идет хоть тряпки свои заберет. Жалко суку. Мне почему-то всех всегда жалко. А меня – никому.
Бреду по улице едва переставляя ноги. Усталость вернулась, прихватив с собой еще пару тонн. Надо поймать машину. Надо добраться до дома. Надо свалиться в постель. Хер с ней с гречкой. И спать, спать, спать, прямо до самого званого ужина на котором меня предадут анафеме, а потом сожгут на мангале.
Одинокий свет фар раздирает темноту. Я бросаюсь под колеса, потому что иначе никто в такую пору не остановится. Сочтут голосующего наркоманом и прибавят скорость. А так есть шанс, что не переедут. Хотя, если переедут, будет не так болезненно, чем ядовитые экеарсисы Розы Хаймовны Шац.
– Ты охренела сосем? – несется рык из открытого окна очень дорогой машины. – Сука, что за город адский? Эй, ты там жива?
Этот голос я узнаю сразу. О, черт, только не это. И почему мне всегда так везет? Вопрос риторический, если что.
Матвей Милосский
Этот город – мое проклятье. Именно он дал мне жизнь, дурацкую фамилию и проклятую нервную экзему. Именно тут меня впервые в жизни предали, бросив в роддоме сразу после рождения. Чертов город, по улицам которого я колешу сейчас бесцельно, пытаясь унять хор голосящих в моей душе демонов. Потому что в номере гостиницы, обставленном дешевой мебелью, и словно в насмешку обозванном «Люксом», я совсем не могу дышать.
Да, я добился всего сам. Карабкался, сдирая в кровь тело, зубами выгрызал место под горячим солнцем. Шел по головам, никого не жалея. Как никто и никогда не жалел меня.
А теперь… Теперь я уничтожу эту мерзкую дыру, сровняю с землей и наверное тогда успокоюсь. Загну раком предприятие, на которое меня распределили после детского дома рабочим, сокращу двадцать пять тысяч человек, растащу его на кирпичи.
Так и хочется отпустить руль, задрать руки к потолку, обтянутому кремовой кожей и злодейски заржать, и чтобы прямо в это время молния шарахнула в крышу Гелика, чтоб эпично. Как я мечтал в детстве. Наверное поэтому я приехал сюда без свиты и охраны. Чтобы в одного насладиться триумфом. Отомщу за все годы унижений. За гребаную фамилию, которую мне дал директор детской богадельни. Дядька был большим ценителем изящных искусств, с замашками садиста. Мечта у него была посетить город на Сенне и увидеть изваяние – бабу без рук, найденную на греческом острове трудолюбивым греческим колхозником, мать его. И ведь исполнил этот урод мечту. Съездил у славный город Париж. Правда мы всем кагалом в тот год падали в голодные обмороки. Тьфу ты, сука. Меня передергивает от воспоминаний. Милосский, ох как надо мной издевались мои несчастные «сокамерники». Интересно, где они теперь? Наверняка спились и сдохли где-то в недрах этого «бермудского, воняющего пылью и безнадегой» треугольника. Хотя, вру, не интересно.
И эта чертова баба. Мелкая мерзкая врачиха сегодня стала последней каплей в чаше моего терпения. И я от чего-то, вместо того, чтобы по обыкновению, сразу выкинуть из головы ненужную мне информацию, снова и снова думаю о том, что я сделал бы с этой чертовкой, если бы был сейчас там,
