метро «Университет», на улицах уже зажглись фонари.
Было решено расклеить оставшиеся листовки у метро и в близлежащих дворах, чтобы люди, проснувшись поутру, смогли их прочесть. Вряд ли кто-нибудь станет срывать их ночью.
Ни Лика, ли Митя не чувствовали усталости и голода. Они совершенно забыли о еде. Пьянящее чувство риска и важности выполняемого дела полностью поглотило их. Ничего не существовало в мире, кроме этих маленьких листков, которые непременно нужно было сберечь и пустить по свету, как вольных белых птиц.
Машину оставили во дворе, недалеко от метро. У круглого здания станции вовсю кипела торговля. Жизнь шла своим чередом.
У коммерческих палаток лениво тусовалась стайка молодых людей. Чуть поодаль две ярко накрашенные девицы а микроскопических юбочках потягивали что-то из банок.
— Надо же, — шепнула Мите Лика, — спокойно наслаждаются жизнью, и хоть трава не расти. Встряхнуть бы их как следует.
Она решительно подошла к ним и пришлепнула листовку на самом видном месте.
— Фью-ю-ю, — присвистнул высокий длинноволосый парень, видимо, главный у них. — Какая фря! За что агитируешь?
— Прочти, если еще не разучился, — бодро ответила Лика.
Он подошел поближе.
— «Демократия в опасности!» — прочел он. — И только-то. Прям, зарыдаем сейчас.
— Зарыдаешь как миленький, если все обломится, — парировала Лика. — Или забыл уже, как пионером был?
— Забыл не забыл, какая разница? Нам нее по фигу. Живем себе, никого не трогаем, никому не навязываемся.
— К вам навяжутся, если сами о себе не позаботитесь. Потом поздно будет. Все нормальные люди сейчас у Белого дома и за вас, между прочим, тоже жизнью рискуют. За таких, которым асе по фигу.
— А если ты такая сознательная, почему не там? — ехидно полюбопытствовал он.
— Все наши уже давно там, не беспокойся. А мы заблудших овец собираем. Может, и у вас что-нибудь прояснится в голове. Поймете, что нельзя всю жизнь за чужие спины прятаться.
— А ты меня не кантуй, — отрезал парень. — Я сам соображу, что мне делать.
— Вот и соображай. Я тебя за руку не тяну.
— Смотри, Милка, какой хорошенький! — послышался воркующий голос сзади. — И молоденький. Подгребай к нам, парень, мы тебе устроим ночь в алмазах, и всего за сто баксов. Или у тебя мамочка строгая, денег не даст.
— Да что ты, подруга, такому пупсику можно и скидку, — отозвалась другая девица. — Баксов за пятьдесят обслужим по полной программе.
— «Шлюхи», — подумал Штирлиц, — пробормотал Митя.
— «Штирлиц», — подумали шлюхи! — завопила в восторге одна из девиц, которую звали Милой. — Решайся. Максим Максимыч, не пожалеешь.
— Я, девочки, на работе, — рассудительно заметил Митя. — В другой раз непременно, не будь я штандартенфюрер!
Девицы прыснули. Лика незаметно ущипнула Митю за руку.
— Увлекаетесь, герр Штирлиц, — шепнула она.
«Странно, — мелькнуло у нее в голове. — Митя прикладывается и это, как всегда, забавно. И еще немного тревожно. Это для меня ново, — подумала Лика. — Какое мне, в конце концов, дело, с кем и как он шутит».
Она дернула его за рукав:
— Пошли, партайгеноссе.
Следующая листовка угнездилась около входа в метро. Они пошли по периметру станции, шлепая оставшиеся листовки на расстоянии метра друг от друга.
— Стоять! — послышатся вдруг громкий окрик. — Кто позволил…
Лика с Митей не стали дожидаться продолжения и бросились наутек. Сзади слышался свист, топот ног, нестройные крики и улюлюканье.
— Эй, менты! — прозвучал чей-то язвительный голос, кажется, того самого парня, которому все по фигу. — Вы бы лучше бандитов ловили.
— Ну да, размечтался, — ответил ему кто-то. — Бандит стрелять умеют.
Лика и Митя одним махом проскочили через темный двор нырнули под арку и оказались в другом дворе. Мигом содрал с себя куртки и кепки, они забросили их в кусты и плюхнулись на скамейку.
— Пронесло? — спросила Лика.
Митя не успел ответить: под аркой показались силуэты двух бегущих людей. Не раздумывая больше, он придвинулся к Лике и обнял ее за плечи.
Ее лицо загадочно белело в темноте, он не мог прочесть выражения ее глаз, и это придало ему смелости.
Ее глаза стремительно приблизились, и прежде чем Митя успел что-то сообразить, он уже целовал ее.
Она не отодвинулась, не удержала его, только откинула волосы назад неповторимым плавным движением, которое он так хорошо знал и любил, что оно даже снилось ему по ночам.
Ее губы приоткрылись ему навстречу, и все вдруг стало просто, совсем как у Нико. Где-то близко протопали тяжелые ботинки, замешкались на секунду — и вновь загрохотали по асфальту.
Но им было уже все равно. Все вдруг исчезло и потеряло смысл, кроме прикосновения губ, рук, волос, кроме дыхания, ставшего одним на двоих, кроме упоительного чувства слияния, открытия, проникновения.
Откуда вдруг это появилось, ни один из них объяснить бы не смог. Их души потянулись друг к другу, переплелись крыльями так, что ни расплести, ни развести, ни различить.
Он сидели так долго-долго. Уже ночь опустилась на огромный встревоженный город. Где-то проносились машины, лязгали гусеницами танки, тысячи людей не спали, ожидая самого страшною.
А здесь, в тихом московском дворике, на скамейке сидели двое, тесно прижавшись друг к другу и не в силах разомкнуть объятий… Весь мир для них сузился до размеров этой скамьи, и казалось, нет лучше места на земле.
У Белого дома бурлила многотысячная толпа.
Весь переулочек у задней стены американского посольства был заставлен машинами, выстроенными елочкой. Лика толкнула Митю рукой в бок:
— Смотри, смотри, половина с дипломатическими номерами. Ненавязчивая американская помощь.
— Молодцы, — улыбнулся Митя. — Сами вмешиваться не могут, а машин не пожалели.
На высоком заборе посольства гроздьями висели какие-то люди, кричали по-английски и показывали два растопыренных вверх пальца. Международный знак — виктория, победа.
Лика помахала им из окошка, пристроила своего «жучка» в «елочку», и они отправились искать своих.
Это оказалось более чем проблематично. Народу со вчерашнего дня только прибавилось. Вокруг колыхалось людское морс, трехцветные флаги, лозунги, тут и там щетинились арматурой баррикады. Кучковались вокруг радиоприемников, тревожно ловя обрывочную информацию и тут же передавая ее по цепочке, пели под гитару старые любимые песни, перекуривали, обменивались впечатлениями.
Вдоль набережной пеночкой стояли пара десятков танков. Митя спросил у проходящего мимо парня:
— Слушай, друг, откуда танки?
— А ты не в курсе? — Парень широко улыбнулся.
— Да нет, мы только что приехали.
— Командир их привел. Лебедь зовут. Против приказа пошел.
— Ну и дела! — Митя покачал головой. — Отчаянные парни.
— Это точно, им ведь теперь, если что, трибунал светит за нарушение присяги. Вы телик-то хоть вчера смотрели?
— Нет, а что?
Митя искоса взглянул на Лику, возвращая ее этим взглядом в прошлую ночь.
