Она уперлась локтями в стол, пряча лицо в ладони, качая головой, когда Дима попытался ласково погладить ее волосы. Ей, почти, не хватало жёсткости, чтобы собраться. Ласка…была непривычной, дезориентирующей. Лина не привыкла к такому…. но, стоило ломать стереотипы, не так ли?
— У меня было специфическое детство, Дима. Очень. — Голос девушки был тихим, но, в тишине квартиры, мужчине ее было слышно прекрасно. Он облокотился на столешницу, видя, что ей сейчас его поддержка только мешает. Дмитрий не знал, что стоило сделать сейчас. А потому, просто слушал. — Когда мне было около шестнадцати, к нам пришел жить Валик. Он какой-то дальний родственник матери. То ли пасынок троюродной сестры, то ли двоюродной тетки. В общем, и не родственник, вообще, но для моей, вечно пьяной матери, это было безразлично. А места хватало. Вот она и не была против, когда он попросился жить, потому что поступил в университет. Кроме того, он зарабатывал деньги. А это было актуально. Больше у нас, почти все время, никто не работал.
Лина замолкла на мгновение, так и не поднимая лица. А Дмитрий, молча потянулся за сигаретой, глубоко затягиваясь, ощущая, как очень нехорошее чувство закрадывается внутрь души. Он уже не был уверен в том, что хочет услышать эту историю. Что-то в тоне и поведение Лины, наводило на невеселые размышления. Но, мужчина не собирался отступать, или отказывать любимой в поддержке.
— Раньше, я почти каждую ночь пряталась у соседки. Но, к тому моменту, баба Саня умерла и, так вышло, что Валентин стал единственным, у кого я смогла бы спрятаться от собутыльников матери. — Димка вцепился пальцами в край столешницы так, что костяшки побелели, когда осознал, отчего именно, приходилось убегать Лине в таком возрасте. Он выругался в уме, но не посмел прервать рассказ, опасаясь, что девушка остановится, только затянулся глубже. — Валик… он защищал меня. Хотя, и потребовал за это, почти душу. Но, все было неплохо. Я и не думала, что может быть так неплохо при моей-то жизни, однако, у них в университете не было военной кафедры. — Голос Лины начал дрожать, но она упорно продолжала, решившись, наконец, все рассказать… — Он смог как-то договориться, что обязательные девять месяцев сократили, но, все равно, должен был уехать на полгода. Через месяц, мать привела нового кавалера. Ее мужчины не жили с нами, слава Богу, Валентин не допускал этого. Но, этот не знал Валика. А потому, я не была в безопасности… — Дима сжал челюсть почти до ломоты, предугадывая и ужасаясь тому, что рассказывала Лина. Ему хотелось обнять ее, прижать к себе, так крепко, чтобы она забыла, перестала помнить о том, что было в ее жизни. Но, так было делать нельзя. Мужчина встряхнул пачку, доставая новую сигарету, и щелкая зажигалкой.
Лина замолчала, не имея сил рассказывать дальше. Сделала несколько судорожных вздохов.
— Черт, как же это сложно! — Горько усмехнулась девушка себе в руки. — Я даже ему никогда об этом не рассказывала. Боялась, что Валик будет искать того типа. Еще, что-то сделать ему попытается, не хотела, чтобы из-за меня он в тюрьму попал, или что-то, вроде этого…
Она потерла лицо руками, но так и не посмотрела на Диму.
— Я рискнула выйти из комнаты, только когда долго выжидала, была уверена, что они спят. — Девушка говорила очень медленно, делая длинные паузы, словно с трудом подбирая слова. И Диме таким усилием удавалось удерживать себя на месте, что начинали болеть затекшие пальцы. Но мужчина не двигался, докуривая и эту сигарету. — Я ошиблась… а может, своими шагами разбудила его, не знаю…Мужчина набросился на меня, прижимая к углу в коридоре. Он был пьян, и его ничего не интересовало. Я отбивалась, но у меня не хватало силы. — Лина сжала переносицу, пытаясь не дать вернуться страху и депрессии от воскресшего воспоминания бессилия и боли, грязи на себе, на свое коже…
Она услышала, как дернулся Дима сзади, порываясь подойти к ней, обнять. Но, покачала головой, почти не обращая внимания на паршивое самочувствие, не до того ей было сейчас. Подойди к ней Дмитрий в эту минуту, и она не выдержит, сорвется, начнет рыдать. И никогда не сможет, не решится рассказать дальше. Она не сможет перенести жалость.
Где-то, глубоко в душе, появилась потребность, но Лина гнала ее прочь… Не было смысла в том, что шептала глупая привычка. Это было неправильно, но… она почти нуждалась в жёсткости Валика в этот момент…
Она знала, что он бы сказал, решись девушка рассказать обо всем. Валентин не дал бы ей плакать, не дал бы говорить до конца. Не дал бы жалеть себя и дальше. Уже сейчас, он бы просто прижал ее к себе, забирая поцелуем волю, и твердо бы сказал, прерывая любые возражения " Тихо, малыш. Это теперь не твоя проблема. Я все решу". И именно потому, она никогда не говорила. Боялась, вот этого его «решу». За него боялась…
Да и просто, не хватало решимости.
Но сейчас, ей надо было выговориться. Отпустить, начать новый этап. И не стоило позволять впадать себе в истерику. Валика не было рядом. Она сама так решила.
Создавать новую зависимость, начав во всем опираться на Диму… было не самым лучшим решением на взгляд Лины, а потому, она хотела пройти через это сама, находя опору в себе. Оставалось только надеяться, что у нее хватит на это сил.
— У меня не выходило отбиться. — Продолжила Лина рассказ, делая глубокие вдохи. — Но, я смогла закричать. Проснулась мать. — Девушка услышала, как выдохнул Дима. Он, очевидно, подозревал худший вариант. — Она поверила ему, не мне. Я была в истерике, а он убедил мать, что я сама приставал к нему. Глядя на мое состояние, она вызвала скорую, и заявила, что я сумасшедшая. Фельдшер не разбирался. А врач на приемном покое, увидев мое состояние, поставил мне диагноз "маниакально-депрессивный синдром", и положил в стационар. — Лина, вновь, старалась говорить отстраненно, отгораживаясь от того, что было. Так становилось легче. Можно было уйти от депрессии и страха. — Она не приходила ко мне. Ни единого разу. Может быть, была рада, что избавилась. Мне казалось, что все забыли о том, что я, вообще, существовала. А в больнице не особо заботились о судьбе еще одной пациентки. Мне сильно не повезло с лечащим врачом, что тут скажешь. — Лина горько хмыкнула, запуская пальцы в волосы, а потом, без всякого перехода, обернулась, наконец, к Диме. — А кофе мне можно? Или, нельзя из-за удара?
— Можно. — Быстро сориентировался мужчина, стараясь не показывать, как ему больно за нее, понимая, что она не хочет, боится жалости. Но Лина увидела сопереживания в его карих глазах и, как бы она не отторгала его поддержку в этот момент, ей стало легче. Пусть не намного, но легче.
Возможно, она даже сможет рассказать до конца.
