— Неплохая версия, но не все же в милиции такие, как Сеня, есть ведь и умные головы. И что же будут думать эти головы, когда окажется, что Вадима застрелили совсем не из того оружия, которое было у этих пьяных недоумков?
— Правильно рассуждаешь, девочка, умные головы у ментов есть, и не так уж мало. Проведут они экспертизу, она называется баллистической, и установят, что застрелили нашего с тобой печально знакомого Вадима из пистолета «ТТ», который изъяли при обыске из кармана куртки одного из задержанных недоумков. Ведь недоумки, они и есть недоумки, даже разбежаться до приезда милиции не все успели.
— Да вы опасный человек, Алексей Степанович. Вы не только называете черное белым, но и имеете неопровержимые доказательства, что это так.
— Ну вот, уже сразу опасный! Я серьезный человек, глупых шуток не люблю, а еще больше не люблю, когда меня за дурака держат.
Он налил себе еще коньяку и выпил, а я пошла на кухню приготовить ему кофе. Вернувшись в комнату с чашкой кофе, я спросила:
— А когда вам показалось поведение Вадима странным, не в тот ли день, когда я уехала с вашей дачи?
Рука Пестова, протянутая за чашкой, замерла на секунду, но тут же он взял чашку, отхлебнул глоток и только потом невозмутимо проговорил:
— Может быть, точно не помню, а почему ты спрашиваешь?
Я посмотрела на его спокойное лицо и подумала, что мне с ним не тягаться в таких играх, и потому спросила в лоб:
— Это ведь Вадим утопил Милу?
Пестов пристально посмотрел мне в глаза и кивнул. Я была уверена, что он не ответит мне, уведет разговор в сторону, но он ответил, и его доверие слегка польстило мне.
— Но почему, за что?
— Это долго рассказывать, да и ни к чему, могу только сказать, что убивать ее у него не было острой необходимости, но трус — он во всем трус.
— А вы разве не могли предотвратить это? Его глаза сердито блеснули.
— Знаешь поговорку: кабы знал, где упасть, соломки бы постлал? Все предусмотреть и я не могу.
И он со стуком поставил пустую чашку на блюдце. Я машинально спросила:
— Еще? — А мысли мои летели уже дальше.
— Может быть, позже, а коньячку я еще выпью. У него уже было менее благодушное настроение, чем вначале, когда он пришел, но я хотела, чтобы этот вечер был вечером вопросов и ответов, причем откровенных ответов, поэтому продолжила:
— А к Аськиной смерти он имеет отношение? Пестов в момент моего вопроса подносил рюмку ко рту. Выслушав меня, он побагровел, хотел поставить рюмку на стол, но передумал, выпил коньяк залпом, а пустую рюмку сжал в руке так, словно хотел раздавить. Справился с собой, тихо поставил ее на место и отвернулся молча. Это было затишье перед бурей, чувствовалось, что для него это больное место, но я уже закусила удила и не собиралась останавливаться.
— Интересные вещи ты спрашиваешь, Ася. Давно было ясно, что ты знаешь о смерти сестры, ведь с самого лета ты совсем не говорила о ней. Но вот кто тебе сказал об этом, давно собирался спросить, уж не Бориска ли?
— Нет, не Борис.
— Не лги мне! — рявкнул взбешенный Пестов. — Что ты защищаешь его? Ясно, что это он! А уж откуда он знает, я докопаюсь!
— Если я сказала, что не он, значит, не он. И докапываться здесь нечего! Мне никто не говорил о ее смерти, ясно?
— Что значит — никто не говорил? Тогда как ты можешь знать? И не говори мне, что сама догадалась. Ишь, догадливая какая выискалась! А может быть, ты вообще ясновидящая? Их сейчас пруд пруди. Почему бы и тебе не быть из их числа? Только непонятно тогда, зачем ты работу ищешь? Знай дурила бы людям головы да денежки гребла, чем плохо? — Он смотрел на меня с откровенной издевкой, но уже не так злобно.
— Я была там.
— Где это там?
— В кафе, в тот момент, когда Аську застрелили.
— В кафе, говоришь? Ошибаешься, голубушка, убили ее не в кафе и вовсе не застрелили.
— В кафе, Алексей Степанович, в кафе. Я видела все собственными глазами, поэтому, в отличие от вас, ошибаться никак не могу. Это вы знаете с чьих-то слов, кто-то неправильно вас информировал, если вы, конечно, говорите так не для того, чтобы проверить меня.
— Ну-ка, расскажи мне, невежде, что же было на твоих глазах?
— Аська сидела в кафе, кого-то ждала, нервничала, посматривала на часы. Сначала пила минералку, потом заказала коньяк. Когда официант принес ей заказ, в кафе вошел очень светлый блондин, почти альбинос, и направился к ней. Она увидела его, заулыбалась, но тут откуда-то сбоку выскочили два типа и выстрелили в блондина, он крикнул: «Аська, беги!» — и упал. Типы застрелили Аську и официанта, он стоял рядом с ней, и ушли. Ох, нет! Они еще почти у самых дверей застрелили охранника, тот выскочил откуда-то с пистолетом и побежал к ним, они его и убили, а потом ушли.
Пестов внимательно слушал меня, но смотрел куда-то в сторону. Я подумала, что если киллеров в кафе послал он сам, то уже можно заказывать себе гроб. Но сказанного не воротишь, да и какое-то упрямство мешало мне жалеть о собственной откровенности.
— А эти два типа, как они выглядели?
— Наверно, это странно, но я совершенно не разглядела их лиц, только два белых пятна и все. Почему, не знаю, ведь испугалась-то я уже потом. Я милиции тогда ничего не смогла сказать толком, они решили, наверное, что я дурочка.
— Значит, говоришь, что не разглядела их, но они-то, надо думать, тебя разглядели?
Я слегка вздрогнула, такой аспект мне ни разу в голову не приходил. Я пожала плечами. Пестов встал.
— Пойду я, пожалуй, поздно, а у меня еще дела есть. Спасибо за коньяк, за угощение.
На меня он не смотрел, вид имел задумчивый. Я окликнула его:
— Алексей Степанович! Так мне что, гроб себе заказывать или нет?
Он оглядел меня с головы до ног, словно измеряя, и уронил:
— Молодая еще, поживи. Не торопись, умереть всегда успеешь.
Уснула я поздно и спала беспокойно. Перед самым пробуждением мне приснился сон из моего детства. Я бегала по какому-то захламленному двору и кого-то ловила, не то маленькую собачку, не то кошку. Что-то рыжее, пушистое бегало, металось, близко к себе не подпускало и в руки не давалось. Мне было во сне весело, я смеялась и кричала: «Юлька, держи его, держи!» И еще чей-то голос, тоже детский, и, кажется, мальчишеский, кричал: «Вон он, Юлька, вон он!» Уже проснувшись, но еще не открывая глаз, я повторила про себя — Юлька. Это обычное имя вызвало у меня вдруг чувство страха, озноб и сухость во рту.
Сидя за завтраком, я размышляла, тупо уставившись в одну точку. Я решила, что с меня хватит. Все время, которое я помню, я хожу по краешку бездны. Того и гляди, меня убьют, а я даже не знаю, кто я. Все, хватит сидеть спрятавшись, словно улитка в раковинке, надо вылезать и срочно пытаться узнать хоть что-нибудь о себе. Я оделась, спустилась вниз, отчистила от снега и завела машину. Бензина было немного, и первым делом я поехала на заправку. Заправившись под завязку, я решила ехать искать Аркадия Михайловича, того маленького адвоката, который рассказал мне о наследстве. Ясно ведь, что именно с наследством и связано то, что случилось со мной, то, из-за чего я потеряла память и чувствую себя так, словно меня вышвырнули из мира живых людей. Я помнила магазин, возле которого произошла наша встреча, Аркадий Михайлович тогда махнул ручкой, сказав, что живет неподалеку. Больше часа я медленно ездила по ближайшим окрестностям магазина, потом поняла, что это глупо, и поехала домой. Дома выпила жасминового чая; я снова разрешила себе пить его, и от волшебного напитка у меня наступило прояснение в мозгу. Книги «Вся Москва» в доме не было, и я позвонила в справочную, мне дали телефон коллегии адвокатов. Номер был все время занят, а когда я с трудом дозвонилась, мне ответили, что справок по телефону не дают, я быстро, пока не повесили трубку, спросила их адрес.
