Она поспешила в хижину Бола. Малыш проснулся и заплакал, голодный. Луизита открыла банку с детским питанием и приготовила бутылочку для кормления. Она устроилась в гамаке и начала кормить ребенка, слегка покачиваясь.
— Адам, — решила она. — Твое имя будет Адам.
Его глазки окинули ее лицо туманным взором и уставились в одну точку, не мигая. Он с аппетитом ел, припав к соске бутылочки. Через двадцать минут, когда половина бутылочки опустела, она пожелала Нак и Болу спокойной ночи и свернулась калачиком в гамаке, прижав к себе тельце спящего ребенка. Она еще раз помолилась Балуму, прося сохранить жизни американцев, и постаралась уснуть.
Под блистающим всеми цветами радуги закатным небом, позолотившим верхушки деревьев, Элисон с восхищением рассматривала огромную черную кошку. На ее шкуре, освещенной отблесками закатного солнца, были хорошо различимы темные, почти черные пятна на иссиня-черном угольном фоне. Черное на черном — редчайший, изысканнейший окрас! Здесь этих кошек звали пантерами, опаснейшими хищниками. Из разговоров с Эмилио и Озари Элисон знала, что увидеть пантеру — не так просто, это дело большого везения.
Но такое «везение» не спасало ее от испуга перед этой первобытной жестокой силой, выслеживающей ее с того берега.
— Ты похож на ночной кошмар, — сказала Элисон ягуару.
Он замер при звуке ее голоса.
— Оставайся, пожалуйста, на своем берегу, а я останусь на своем.
Элисон не испытала ужаса при появлении гигантской кошки, но ей было неуютно от сознания, что она с ней сейчас один на один. И совершенно беззащитна. Она также сознавала, что никто никогда не увидит эту живописную сцену, которая навечно останется только в ее памяти. Элисон старалась продлить минуты любования этой картиной, чтобы получше запечатлеть ее в своей душе. Ягуар еще некоторое время позволял ей наслаждаться своим грациозным видом, затем мягко спрыгнул с толстой ветки на землю, поблескивая шерстью в лучах угасающего солнца, и, упруго ступая, исчез в тенистых зарослях, мелькнув пару раз на прощание. Будто его никогда и не было.
Блистающий закат сразу же начал гаснуть, на землю спускались ранние сумерки. Элисон, сомневаясь в том, было ли все это на самом деле, и в то же время все еще видя перед собой образ грациозной кошки, поспешила вверх по уступам скалы к пещере.
Она чувствовала себя чистой и освеженной, вода капала с ее влажной одежды. В памяти светилась яркой точкой картина, виденная на берегу, и Элисон совсем не заметила скорпиона, а только почувствовала нарастающую боль от вонзившегося в ее ногу жала — на внешней стороне стопы чуть пониже лодыжки. В ужасе, схватив ботинок, она сбросила каблуком грязно-серую тварь на песчаный пол пещеры. Извивающийся скорпион тщетно пытался впиться в кожу придавившего его тяжелого ботинка. Боль в ноге быстро усиливалась, так что у Элисон не оставалось сил ее терпеть. Надо было что-то делать. Срочно.
Сильно припадая на раненую ногу, ошеломленная самим фактом, что это с ней случилось, Элисон первым делом схватилась за рюкзак. Ее руки дрожали. Стараясь не кричать от нестерпимой боли, она разыскала бинт, армейский складной нож и бутылочку со спиртом. Глаза ее заволокли слезы, но она все-таки сумела извлечь лезвие ножа.
Кожа вокруг укуса затвердела и приобрела синюшный оттенок. Новый приступ боли заставил Элисон задохнуться и чуть не потерять сознание, но она, собравшись с силами, вонзила нож в тонкий чувствительный эпителий и, сделав разрез, припала ртом в ранке, пытаясь в этой неудобной позе высосать яд. Она выплюнула кровь на песок, потом залила рану спиртом и тут же скорчилась в три погибели от нового приступа острой боли. Наконец, ей удалось перебинтовать ногу дрожащими пальцами.
В нескольких футах от нее скорпион упорно продолжал свои усилия, стремясь выбраться из-под тяжелого ботинка. Придя в бешенство, Элисон подошла к нему, хромая. Он больше никуда не убежит и больше никого не укусит! Она взяла пластмассовую мыльницу, чтобы поймать эту тварь. Но мыло прилипло к стенкам. Тогда Элисон вдавила скорпиона в мягкий влажный кусочек размокшего мыла и плотно прикрыла мыльницу пластмассовой крышкой, перевязав сверху резинкой для верности.
Сделав все это, она задумалась — что же дальше? И вдруг до нее дошла вся дикость и нелепость предыдущего поступка. Элисон в ярости отшвырнула мыльницу в сторону и упала на пол пещеры, зарывшись лицом в куртку Джейка, чтобы заглушить свои безудержные рыдания.
После этой эмоциональной разрядки ей полегчало, и, тяжело дыша, но уже успокаиваясь, она решила взять себя в руки. Плачем делу не поможешь. Это она поняла еще три года назад.
— Это ничего не изменит! — сказала она себе вслух. — У тебя были обстоятельства и похуже, вспомни!
По крайней мере, эта проклятая тварь ужалила ее всего один раз. Приступ глухого безудержного смеха, граничившего с истерикой, вырвался из ее груди.
Озябнув в мокрой одежде, она надела носок и ботинок на левую ногу и захромала к рюкзаку. Элисон достала оттуда свой дневник и шариковую ручку.
— Соберись… Ты должна быть спокойной и… разумной… Если хочешь выбраться живой…
Она уселась на большой камень, раскачиваясь из стороны в сторону, стараясь усыпить свою боль.
— Спокойной и разумной, — повторяла она, — спокойной и разумной. Пока он не вернется. Спокойной и разумной…
Она начала свой отчет о происшедшем с ней несчастье:
Укус скорпиона.
Около 4:00 болевой шок.
Сделан надрез. Рана обработана спиртом.
4:30 глупый легкомысленный поступок.
Она опять поскакала на одной ноге к рюкзаку, держа на весу поврежденную ногу. В аптечке она не нашла ничего обезболивающего. Аспирин был в этом случае бесполезен. Ее сердце гулко билось, стараясь справиться с парализующей весь организм болью. Она приложилась к фляжке Зекери, но вспомнила, что алкоголь повлияет на работу сердца, усилит кровообращение, и яд начнет быстрее распространяться по всему телу. Поэтому Элисон снова спрятала фляжку в его рюкзак и прибегла к испытанному средству — элениуму. Расслабляющему и успокаивающему. Он не поможет от боли, но придаст ей спокойствия пережить ее. Запив таблетки водой, она поскакала назад к камню и записала:
Две таблетки аспирина и элениум от боли 4:35.
— Это для Зекери, — повторяла она, выводя буквы потными от напряжения пальцами. — Если ему понадобится узнать, что со мной случилось.
Через полчаса ступня распухла по лодыжку; боль не утихала. Элисон била дрожь, на лице выступила испарина, раскачивание из стороны в сторону не приносило никакого облегчения. Ничего не помогало. Ее силы таяли, из глаз бежали слезы. Она приняла еще таблетку элениума. И снова взялась за дневник, чтобы сделать очередную запись.
