— Я оцениваю масштабы Наташиного счастья, — хотя, о чем я говорю, какой педик, если он сестру целует в губы, просто извращенец. Эта тоже хороша, оперлась на подоконник и, прикрыв руками лицо, смеется. — Наташа, дуй танцевать на столе.
— Артем, ну хватит, надень уже штаны, — наконец подключается Наташа.
— Вот именно, хватит оленями светить, — поддакиваю я.
— Я вообще-то за компанию, как чуял надо поддержать человека, но раз всех смущают олени, придется одеваться обратно, — этот идиот берет одежду и идет в гостиную.
— Ты уверена, что он родной только по отцу? Мне кажется, он как раз от твоей матери. Неадекватная семейка.
— Это ты еще бабулю не видел, про папу умолчу, он тебя вообще закопает.
— Мне этих хватит, спасибо. Что это вообще было? Неужели не сказать, что ты не одна и все? Тебе сколько лет, позорище?
— Тогда бы я проиграла спор и мне пришлось бы танцевать на столе.
— Если я правильно понял, ты и так его проиграла.
— Ну прости, кстати, я правильно поняла, что шкаф оказался вместительным?
— Охренительным. Я, конечно, не спец, но, мне кажется, Боня сейчас наделает тебе лужу, она ищет место.
— Черт, точно! Я сейчас оденусь.
— Общайся с братцем извращенцем, я сам ее выгуляю, — иду в коридор, попутно смотря на братца.
— Только не говори, что ты уходишь, мы же толком не познакомились.
— Думаю, это не последняя наша встреча и, судя по тому, что ты знал, что я здесь, знаешь ты значительно больше, чем я.
— Точно. Тогда до встречи, Максим, — цирк, самый настоящий цирк! Беру поводок, надеваю на собаку и выхожу на улицу.
Наверное, со стороны это действительно смешно, и я бы тоже посмеялся, будь не я в главной роли. Ладно, чего беситься зря, ничего такого не произошло. Хотя, семейка действительно уникальная, удивительно, как это еще Наташина мать, увидев меня в магазине, не вставила люлей? На ее месте я бы, если честно, был бы не рад встретить самого себя. Как никак дочь попала в больницу не от того, что куличики со мной пекла. Ладно, это все в прошлом, сейчас бы настоящее не похерить. Беру трубку и набираю Олега.
— Привет, ты в офисе?
— Да.
— Меня не будет неделю, может чуть больше, ты не против? Справишься?
— Ты что опять бухать начал?!
— Что ты мелешь? Я хочу на море слетать. С Наташей. Скажем так, закрепить перемирие.
— Ясно, ну хоть что-то хорошее. Лети, конечно, только потом поменяемся местами. Я тоже хочу бока погреть.
— Договорились, — сбрасываю звонок и смотрю на собаку. Блин, Боня! А ее куда деть? Может братцу извращенцу подсунуть? Нет, он же неместный, придется Вике.
— Только не говори, что ты обижаешься, — слышу позади голос Наташи.
— Если бы я обижался, то явно не выгуливал бы сейчас собаку.
— Это хорошо, прости за этот спектакль. Артем… он такой шутник, в общем он, ну такой.
— Станцевала на столе?
— Нет, он сжалился надо мной.
— Слушай, я вот что подумал, только ты не отказывайся. Давай слетаем на море, Боню оставим Вике, я с Олегом договорился, ты свои тексты можешь там если что поделать или отпуск взять. Ты как? — стоит и пялится на свою новую машину, только не отказывайся.
— Я, ты и море? — киваю. — Я согласна.
— Отлично, тогда выберем сегодня маршрут. Ты серьезно собралась ездить на машине?
— Да, а что?
— Да ничего. Просто в реале ты хреново водишь, я тебе сделал комплимент, не соответствующий реальности, и для твоей же безопасности лучше не садиться за руль.
— Что за бред? Я просто плохо паркуюсь.
— И не только. Все, я тебе указывать ничего не буду, просто советую отдать этот подарок.
— Ни за что. Я буду водить.
— Хорошо, только давай не ссориться.
— Попробуем.
Глава 29
Чувствую, как ко лбу прикасается рука, а потом Наташа пихает градусник мне в подмышку. Открываю глаза и противный свет бьет в глаза. Черт, когда меня так в последний раз сносило наповал? Кажется, в глубоком детстве.
— Чего ты так смотришь?
— Странно видеть тебя таким. Невольно вспоминается стишок о муже с тридцать семь и два. Знаешь, — ложится рядом со мной. — Я терпеть не могу болеющих мужиков. Сначала папа с извечно страдающим лицом, как будто у него не насморк был, а агония. Следом Артем и вечно трясущаяся мама, не знающая кого больше пожалеть. Никогда не понимала ее, мне же хотелось взять подушку и придушить их обоих. Да, да, я плохая. А вот теперь я, кажется, понимаю маму, тебя мне совсем не хочется душить, наоборот, так и тянет пожалеть, красный нос намазать мазью и шарфиком укутать. Не для того, чтобы задушить, а, так, с заботой.
— Прекрати меня смешить.
— Я серьезно говорю. Тебе уже лучше?
— Определённо лучше, чем пять часов назад.
— Ты в курсе, что испортил наш отдых?
— Прости, но думаю лучше, что это случилось здесь, а не там.
— Это точно. Нафиг ты мне на море сдался больным? Но все равно ты редиска, когда мы теперь сможем полететь?
— Уже не знаю, ближе к лету, я скоро открываю новый проект.
— Как новый? — с жутким разочарованием в голосе произносит Наташа. — Ну а того разве не хватит?
— Если ты говоришь о том проекте, который мы спасали перед новым годом, то он потерпел крах четвертого января.
— Я не знала. Бедненький мой, как же ты это пережил?
— С твоей помощью хорошо.
— С моей? Это как?
— Одно замещает другое, я был так зол из-за твоего ухода, что мне было по хрен на проект. Желание задушить тебя перевешивало страдания по потерянным деньгам.
— Островский, так это что получается я твоя спасительница? — достает градусник и наигранно цокает. — Тридцать восемь и девять. Максим, может врача вызовем, не сбивается, — вполне серьезным голосом произносит Наташа. — В твоем возрасте это опасно для сердца, я в программе слышала.
— В моем возрасте?! Это что за программа? Где несколько странных людей ходят по студии, одна из которых главарь демонстрирует, как правильно испражняться? Иди в пятую точку с такими программами.
— Конечно, я не эту программу имела в виду. Ну ты же уже не мальчик, тебе тяжелее переносить такую температуру. И кстати, о пятой точке. Давай вставим тебе свечку в попу. Так быстрее температуру собьем, — кажется, свет так больше не давит, по крайней мере, я с легкостью открыл глаза.
— Знаешь что, когда ты болела, я тебе в задницу ничего постороннего не пихал. И после этого ты будешь говорить, что я козел?
— Ну, у меня температура быстро снизилась, а у тебя нет. Все, не злись, спи. Сейчас я тебе еще таблетку принесу, раз попа священна.
Вновь закрываю глаза, ибо сон реально рубит. Просыпаюсь от того, что мне лижут лицо, и это точно не Наташа. В кой-то веки не могу выгнать собаку, она теплая и даже приятная, а если бы и хотел, то не смог, силы сейчас не на моей стороне. Так и провалялся в кровати пять дней. На второй день, Наташа, примкнув к нам с собакой и положив голову мне на грудь, все же не выдержала и вызвала врача, мотивирую это тем, что сердце не может так бабахать. А мне было смешно и одновременно приятно. Да, вот так банально приятно, что она обо мне беспокоится. Вообще за время незапланированной болезни я окончательно понял, что расстаться на полтора месяца было глупым решением, с ее стороны — дурацкий уход, с моей — нежелание в чем-либо разбираться и присесть на хвост пресловутой гордости. Конечно, полтора месяца это не срок, но с другой стороны, а если бы не встреча в кафе, я сомневаюсь, что повернулось бы все таким образом. Может и вправду нужно передать «оленю» спасибо.
***
Почему-то я был уверен, что после нашего воссоединения все будет так же, но у Наташи вдруг включилась какая-то игра под названием «как довести меня до точки кипения». Почти весь март продолжалось скитание из одной квартиры в другую. Разумных доводов к вопросу о том, почему не вернуть все, как было раньше, я так и не услышал, подозреваю, что это все было сделано для какой-то проверки. Иногда мне кажется, что я реально тупею, не замечая очевидных вещей, а может эта дебильная весна на меня так влияет. Хрен знает, но, когда Наташа окончательно переехала ко мне, все встало более-менее на свои места. В общем-то все хорошо, за исключением того факта, что меня бесит Олег. Впервые в жизни я хочу конкретно вмазать ему по морде. По факту предъявить мне ему нечего, подумаешь, общается он постоянно с Наташей, за это не херят почти двадцатилетнюю дружбу, но во мне все равно сидит стойкое убеждение, что он положил на нее глаз, а эта нахалка специально с ним общается, чтобы вызвать мою ревность.
