— Варя, — он сжимает мои запястья, притягивая ближе. — Мне тоже надо быть до конца честным с тобой. Ведь когда покупал фирму у Возова, на тебя у меня были совершенно другие планы.
Островский внимательно смотрит на меня. Наверное, думает, с чего бы начать, чтобы я не испугалась и не сбежала. Но нет, мне надо всё выслушать до конца. Потому что сейчас между нами именно тот самый честный разговор, который был нужен нам двоим.
— Другие планы? Какие планы? — слова Германа всё же несколько меня напрягают.
Конечно, я понимаю, раз он прицельно купил фирму Возова, зная, что я здесь работаю, значит, какие-то личные мотивы у него были.
— Разные, — он снова проводит кончиками пальцев по моему лицу, будто изучает заново. — Выгнать тебя. Наказать тебя. Унизить тебя, — перечисляет Герман, слегка поморщившись в конце.
Слушаю спокойно, его слова даже не вызывают во мне злости. Да и Герман говорит их ровным тоном.
— Потом решил, буду злить тебя, выводить из себя приказами, прямо до белого каления, пока сама не сбежишь. Мне хотелось слегка пошатнуть твою привычную жизнь переводом в Питер, только оказалось, Варя, что ты итак постоянно в командировках, этакое перекати-поле «Интер-консалта» и переездом твою жизнь не пошатнёшь.
— Не пошатнёшь, — подтверждаю я.
— Но самое ужасное, Варь, — Герман внимательно изучает меня, следя за реакцией на слова. Может, думает, что я буду возмущаться, кричать, обвинять, плакать. Но я спокойно лежу и жду продолжения. — Самое ужасное, когда увидел тебя на форуме, понял, что ещё больше, чем наказать тебя, я хочу… саму тебя.
Он обнимает меня за талию и привлекает ближе. Кладу ладони ему на грудь, чувствую, как гулко бьётся сердце. Может быть, даже чуть быстрее обычного. В голове начинает дребезжать неприятная мысль.
— Понял, что ни черта у меня не остыло.
На какое-то время повисает тишина. Звенящая и давящая. Номер Германа в самом дальнем конце коридора и окнами в лес. Сюда не долетает ни шум шоссе, ни голоса подвыпивших гостей. Кажется, самый громкий звук — это наше дыхание.
Прикусываю нижнюю губу, стараюсь подавить возникшую панику, но Герман всё чувствует. Видимо, я каменею и даже пытаюсь отстраниться. Он проводит руками вверх-вниз по моей спине, пытается успокоить.
— Ты чего?
— Так это что, — дрожащим голосом спрашиваю я, — ты с самого начала собирался… всё это…планировал?
— Нет, нет, Варь, не собирался, не надо так думать, — он снова целует меня. Его губы нежно уговаривают меня поверить, и мне очень хочется этого. — Я не играю в грязные игры. Никогда бы так с тобой не поступил. Ты вспомни, как я от тебя бегал, старался свести контакты к минимуму, боялся, что не сдержусь.
— А целовал зачем тогда?
— Так не сдержался в итоге, — в зелёных глазах Германа мелькают ироничные искорки.
Островский выглядит несколько комично, признавая собственное поражение передо мной. Он будто бы сам удивлён тому, что мы в итоге оказались в одной кровати, а его сдержанность окончательно испарилась.
На душе снова теплеет, я облегчённо выдыхаю и даже умудряюсь усмехнуться.
— Я не хочу выходить за дверь этого номера утром и всё терять. Ты теперь со мной, поняла? — добавляет он, а потом растерянно смеётся, видимо, над самим собой. — Кажется, я опять занимаюсь тем же самым. Отдаю приказы, говорю за тебя.
Не успеваю ответить, что я, в общем-то, совсем не возражаю быть с ним, когда он снова касается прошлого.
— Я тоже некрасиво себя вёл, Варя. Думал, имею права решать за двоих. Но тогда мне действительно казалось, что так лучше. Тем более, ты не представляла всю мощь, кхм… Юлии Сергеевны,
— Боже, ты ещё помнишь, как её зовут! — в притворном ужасе громким шёпотом восклицаю я.
— Сложно забыть человека, подпортившего тебе жизнь.
Моя улыбка тут же гаснет. Аналогия очевидна.
— Например, такую, как я.
— Да что ты опять за своё! Варь, всё хорошо, — он лишь крепче меня обнимает, наверное, не зная, какие ещё слова найти, чтобы успокоить.
Да и нет их — этих слов.
— Потом ты — это другое, — говорит Герман.
Островский одним резким движением переворачивается на спину, укладывая меня на себя. Ох, провокационная поза, учитывая, что оба мы обнажены. Герман гладит мои ноги, пальцами шагает по позвоночнику, от чего по коже пробегают мурашки. В конце концов, его ладони замирают на моих ягодицах.
— Хватит уже терзать себя дурными мыслями, — заявляет он, лениво полуприкрыв веки. — Лучше поцелуй меня.
— С удовольствием, — киваю, но он меня опережает, набрасываясь на мой рот.
Герман определённо намерен повторить, а у меня, если честно, нет никаких возражений. Тем более, спать не хочется. Мы оба жадные до ласк, поцелуев и прикосновений. Словно пытаемся наверстать всё, что упустили.
Пальцы Германа ныряют в мои растрёпанные волосы, мягко отводят голову в сторону, открывая доступ к шее. Дорожка коротких жалящих поцелуев следует к плечу. Я едва дышу, но всё же нахожу силы прервать его.
— Погоди, у меня ещё вопрос, — мой голос какой-то чужой и хриплый, приходится откашляться, чтобы вернуть его, а перед глазами всё плывёт в возбуждённой дымке. — Почему ты постоянно мотаешь в Москву? У тебя там кто-то есть?
Пальцы Германа разжимаются, отпуская мои волосы, а затем подхватывают снова, перебирают пряди, будто играют с ними.
— Нет никого, — наконец, отвечает он. — И давно уже никого серьёзного не было. — Герман мягко улыбается. — Хотя, теперь, наверно, есть?
Это не утверждение, это вопрос, и он обращён ко мне. Несмотря на свои предыдущие слова, Герман теперь ждёт ответа. Моего подтверждения.
— Есть, — киваю я. — Без всяких наверно.
36
В СПА с утра ни души. В огромном помещении с высоким стеклянным потолком гуляет гулкое эхо. Большой бассейн на четыре дорожки манит. Часть его — уже более декоративная, выходит на улицу. Та самая часть, в которую я вчера так нелепо плюхнулась. Правда, вот в данный момент я ни капли об этом не жалею. Исход оказался таким, на который я даже не смела надеяться.
Сейчас около восьми, и гости ещё отсыпаются после вчерашнего банкета. Наверняка, он затянулся далеко за полночь. Вот и прекрасно, значит, бассейн и сауны будут в нашем полном с Германом распоряжении.
Мы договорились встретиться здесь, только мне пришлось прежде сбегать к себе за купальником и прочими принадлежностями.
Не знаю, сомкнули ли мы вообще глаз этой ночью? Кажется, только и делали, что занимались любовью и разговаривали.
На слове «любовь» я запинаюсь.
Никакими признаниями мы не обменивались, а это чувство опять витает в воздухе. Возможно, оно даже никуда не пропадало. Просто спало во мне все эти годы.
Я не буду, не стану думать о Германе и его «любви или влечению» ко мне. Это опять ни к чему не приведёт. Только нервничать начну и раздражаться. Пусть всё идёт так, как идёт, то есть — своим чередом. Если влюблён, признается.
Взгляд скользит к большим чёрно-белым часам, потом ко входу в СПА. Островский так и не появляется. Можно воспользоваться лежаком и подождать его, а можно искупнуться.
Выбираю второй вариант. Встаю у края бассейна. Знаю, что в этой части глубина больше двух метров. Ровным аккуратным прыжком отправляю себя в воду, рассекая поток ладонями.
Здесь вода прохладнее, чем на улице. Дух вышибает. Проплыв несколько метров под водой, я выныриваю, стряхивая капли с лица, а потом ложусь на спину и широкими гребками продвигаюсь вперёд.
Не знаю, сколько я так медитировала, перемещаясь от одного края до другого. Наблюдая, словно загипнотизированная, за проплывающими серыми облаками сквозь стеклянный потолок. Пока моё приятное, стоит сказать, оцепенение не прерывается громким шумом воды.
Мигом переворачиваюсь, думая, что Герман пришёл. Но это кто-то другой, не он — подставляет спину под струю гидромассажа.
Ну вот, уединения не будет, — чуть печально размышляю я.
