без того всегда сшибающую с ног красоту.
Денис сглотнул и отвел взгляд в сторону. Не хватало еще совсем потерять способность разумно мыслить. Сейчас он очень жалел о каждом выпитом сегодня бокале виске: опьянение вдруг ударило в голову и тело.
Катя тем временем прошла от двери прямо к нему и встала рядом. Слишком близко. Он мог чувствовать аромат ее духов. Ее аромат. Родной и знакомый. Зажигающий кровь в венах.
— Ты не замерз? — Ее вопрос вытащил Дениса из тяжелых и опасных наполовину фантазий, наполовину намерений.
Он машинально покачал головой.
Краем глаза Денис зацепился вдруг за обнаженные руки, вновь заметил довольно открытый вырез на груди, тонкие ключицы, белоснежную кожу, успевшую покрыться мурашками, — те и привели его в сознание.
— Ты сама уже замерзла. Возвращайся в зал, — сказал он тут же, надеясь, что она и правда уйдет, избавит его от этой пытки уединением.
Катя, конечно же, его не послушала.
— Нет-нет, я недолго подышу. Все нормально.
Денис ей не поверил. Пока она еще договаривала, стянул с себя пиджак и протянул ей, накидывать сам не рискнул.
Удивительно, но пиджак Катя взяла без возражений. Надела как положено, застегнула на все пуговицы. В пиджаке она утонула: рукава закрывали ладони и наполовину пальцы, полы, наверное, можно было и еще на раз обернуть вокруг нее. Денис же словно гештальт закрыл, укутав Катю в свою одежду.
Не замерзла она, как же.
В его пиджаке Катя стала еще прекраснее и еще желаннее. Денису пришлось на миг зажмуриться от прокатившейся по телу волны жара.
— Теперь нехолодно? — спросил он, только бы разбить гипнотизирующее молчание.
— Нет, спасибо. — Катя вновь смотрела на него. Пристально и внимательно. Серьезно. — Как ты себя чувствуешь, все хорошо? — Она сделала к нему еще один шаг, хотя, казалось, ближе уже просто некуда. Тем не менее Денис с места не сдвинулся.
— Все хорошо, — повторил он за ней следом. Теперь он тоже скользил взглядом по ее лицу. Если можно ей, то и ему тоже. — Скоро перестану пугать судей своим видом, — пошутил он, якобы огорченный возвращением нормального цвета кожных покровов.
Катя улыбнулась с укоризной. Медленно, наверняка предоставляя Денису возможность ее остановить, подняла к его лицу руку. Ее ладонь осторожно легла на его щеку и замерла. Денис тоже застыл.
По телу, надежному скрытому тканью рубашки и брюк, поползли мурашки — не от холода, конечно. Будь сейчас зима и мороз в тридцать градусов, Денис все равно пылал бы, как печка.
Катина ладонь чуть двинулась, прошлась ласковым касанием по коже лица и немного шеи, и вновь замерла. У Дениса же все внутри переворачивалось. От одного простого тактильного контакта.
Трепет, оглушительная, рвущаяся изнутри тоска.
Подскочивший пульс. Пересохшее горло.
То ли иглами, то ли царапаньем заворочавшаяся во всем его теле жажда.
Денис попытался отстраниться. Он пьян. Катя тоже пьяна: он видел, сколько шампанского она выпила. Видел и сейчас: покрасневшие щеки, расфокусированный взгляд, расширившиеся, утягивающие за собой зрачки.
Катя потянулась за ним. Ее вторая рука легла ему на плечо, первая скользнула в волосы. Денис шумно выдохнул. Едва ли не в ее губы.
— Катя… что ты творишь?
Она растеряно моргнула. Посмотрела ему в глаза, затем — на губы, и так и прошептала:
— Я… сама не знаю…
— Прекращай, — произнес он из последних сил. Одно движение. Всего лишь наклон головы. И случится поцелуй. — Ты пожалеешь завтра.
Катя не изменила их позы, но хотя бы перестала двигаться. Денис не мог сказать, что это сильно ему помогло. Он чувствовал каждый миллиметр ее кожи, соприкасавшийся с его.
— А ты?
— Что я? — переспросил он хрипло, едва ли понимая, о чем они говорят.
— Ты пожалеешь?
— Катя…
Она зажмурилась. Обессиленно прижалась к нему всем телом в поиске опоры и зашептала куда-то в воротник, щекоча кожу шеи своим дыханием:
— Я не могу, Денис. Я… — Она вздохнула. — Меня словно волоком к тебе тащит, ты понимаешь? Против разума, против памяти, против… — Голос ее сорвался, словно оставшаяся неназванной причина давалась ей слишком болезненно. — Ты рядом, и я… — Катя будто опомнилась. — Прости. Тебе не нужно…
Глухой, мрачный смешок Дениса перебил ее неловкий речитатив извинений.
— Ты думаешь, мне пофиг? Я с ума схожу, Кать. Потому что ты везде. Все время. У меня в голове. Перед глазами. В… — Он оборвал себя. — И сейчас ты здесь, я могу держать тебя, касаться тебя, целовать тебя. Чувствовать тебя. — Катя чуть сдвинулась, откинула голову назад, встречаясь с ним взглядом. Денис склонился к ее лицу, пристально, до самой последней отчаянной глубины всматриваясь в ее глаза. — Ты даже пахнешь все так же, ты знаешь? И все, чего я хочу: послать все к черту и уйти с тобой. Сию же секунду. — Он крепче сжал ладони на ее плечах: удерживая то ли ее, то ли себя. — Но этого не будет.
— Что?.. — Катя спросила на выдохе. — Почему?
— Потому что когда ты уйдешь снова…
— Денис…
— Нет… — Он яростно покачал головой. Выпустил Катю из своих рук, физически чувствуя, как что-то в нем рвется с ускользающим из-под его ладоней ощущением ее тепла. — Нет, Катя. Я не вывезу это во второй раз.
На террасе полюбившейся Лене кофейни игрался ветер: путал волосы, нагло листал страницы книг, проказливо скидывал со столов салфетки и пытался украсть у официантов чаевые. Под тенью широкого и длинного навеса солнце уже не казалось утомительно жарким — напротив, приятно грело, не позволяя туристам забыть: они в Испании! В отпуске! На морском берегу!
Повсюду безостановочно звучала мультиязычная речь: английская, испанская, русская, французская, немецкая; утром в лобби отеля Лена с невольным любопытством наблюдала за весьма эмоциональной ссорой на японском. Она не поняла ни одного слова, но, как в опере, не в них был смысл: чувства отлично существовали и без лексической поддержки.
К своему удивлению, Лена не тосковала по дому. Быть может, оттого что еще не полностью привыкла к произошедшим не столь давно переменам в жизни — не о чем пока было тосковать; быть может, оттого что всегда довольно легко привыкала к изменениям и любила узнавать неизведанное.
Здесь, среди тепла, покоя и ленивой расслабленности отдыхающих, было
