сторону выхода.
— Кир… — Мама хватает меня за руку, когда я делаю первый шаг. — Я пойму тебя и приму любое решение, ты только не торопись. Помни: я тебя люблю и всегда хотела тебе только добра.
Ее голос дрожит, а на глаза наворачиваются слезы. Чувство горечи комом застревает в горле, и я, сделав глубокий вдох, качаю головой, останавливая ее попытки поговорить.
Мне больно, мне чертовски трудно дышать, да и сказать ей хоть слово мне составляет большого труда.
Что я могу ей сейчас сказать?
Простить?
За что?
За то, что лишила меня нормального отца?
Или за то, что решила открыться спустя столько лет и тем самым уничтожить мою жизнь?
— Мне надо побыть одной, — еле шевеля пересохшими губами, выдавливаю из себя простую фразу, разворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь.
Душившие меня слезы отчаяния наконец-то находят выход. Не видя ничего перед собой, бреду наугад, не разбирая дороги, и только ошалелые сигналы автомобильных клаксонов не дают мне сделать опрометчивый шаг в бездну.
Телефон в кармане надрывается. Не глядя на имя вызываемого меня абонента, сбрасываю звонок и дрожащими пальцами набираю номер подруги.
— Привет, Лёль, — почти безжизненным голосом отвечаю на ее добродушное приветствие. — Ты где сейчас?
— Дома, — удивленно отвечает она. — Что случилось, Кир? — Проницательная подруга всегда со мной на одной волне.
— Можно, я к тебе приеду?
— Конечно, — без раздумий отвечает она. — Приезжай, я жду. Может, что-то надо?
— Только ты, бутылка хорошего вина и шоколадка. — Идеальный набор для оплакивания рухнувшей жизни.
Сбрасываю вызов. Перевожу телефон в режим полного беззвучия и убираю его в дальний карман рюкзака. В ближайшем магазине покупаю две бутылки хорошего красного вина, шоколад и все же сыр.
Зареванная, потерянная и наверняка страшненькая из-за опухших глаз и красного носа, ловлю такси, и сердобольный пожилой мужчина доставляет меня до пункта назначения быстро и бесплатно.
— Спасибо, — благодарю его, покидая автомобиль.
Подруга уже ждет меня, распахнув входную дверь, и нервно постукивает пальцами по косяку, стоя на пороге. Захожу в ее небольшую, но такую уютную квартирку и, вручив Лёле пакет с эликсиром забвения, падаю на пуф в прихожей. Пытаюсь раздеться, пока она относит ценный груз на кухню и звенит там посудой, но из-за дрожащих пальцев это плохо получается.
Из меня будто все силы вмиг испарились, каждое простейшее действие, будь то растягивание пары пуговиц на осеннем пальто, снятие шарфа с шеи или высвобождение уставших ног из удобной обуви, дается мне с большим трудом. Кое-как я все же справляюсь с этой детской задачей и иду вслед за подругой. Тяжело опускаюсь на кухонный диванчик, складывая руки на столе, словно прилежная ученица, и смотрю невидящим взглядом в пустоту за окном, где резко изменившаяся погода теперь вторит моему упадочническому настроению — серо, бездушно и грустно.
Лёля молча ставит передо мной два бокала, ловко откупоривает бутылку и наполняет стеклянные фужеры рубиновой жидкостью. Выпиваю первую порцию залпом, не чокаясь, как за помин моей рухнувшей жизни. Морщусь с непривычки и подставляю опустевшую емкость.
— Наливай… — Голос чужой, хриплый, царапающий горло.
Гипнотизирую тонкую струйку, мысленно мечтая, чтобы вино и впрямь было тем лекарством, что излечит меня — не на время, нет! Навсегда!
Медленно делаю очередной глоток, аккуратно ставлю бокал на стол и поднимаю глаза на взволнованную подругу.
— Ты как? — заботливо интересуется она, сидя напротив и крутит в руках полный бокал, потому что ей пить нельзя, а меня надо поддержать.
Воздух застревает в груди, сдавливая ее тугим обручем отчаяния, и меня прорывает.
Реву, рассказываю, захлебываюсь слезами, пью и вновь что-то говорю. Лёля слушает, не перебивает, лишь иногда подталкивает мне блюдца с закуской, видимо, чтобы последствия моего возлияния завтра, после пробуждения, были не столь критичными. Закидываю в рот очередной кусочек снеди, отпиваю вина и все сильнее погружаюсь в пучину скорби.
А когда все выпито, все сказано, но облегчение так и не приходит, все, на что я способно, это дойти до дивана, любезно расправленного подругой, влезть в ее любимую махровую пижаму и провалиться в блаженный мрак забвения без снов.
Наутро у меня тяжелая голова, которую я с трудом отрываю от подушки. В глазах песок, а в горле сухо, и жар окутывает тело. Если бы не жажда, я так и не поднялась бы с кровати. Апатия накрывает меня, и все дальнейшие действия я выполняю на автомате. Сознание затуманено, и это даже к лучшему: не хочу думать ни о чем, не хочу решать… Я ничего не хочу!
Лишь только позвонить подруге и напроситься пожить у нее пару дней. Свой телефон я не видела со вчерашнего дня, он так и лежит на дне рюкзака, брошенного в прихожей.
Налив себе полный стакан предусмотрительно купленного вчера апельсинового сока, жадно пью его, и только когда легкая тошнота проходит, иду в прихожую за средством связи.
Со страхом смотрю на сотню пропущенных входящих звонков от Саши и несколько непрочитанных сообщений от него же.
Руки дрожат, а взгляд вновь затуманивают слезы отчаяния. Сквозь пелену горечи и боли я читаю его послания:
«Белка, больше одну тебя никуда не отпущу. Мои нервы не железные. И если бы не знал, что ты с мамой, уже мчался бы на твои поиски, а найдя… Хочешь узнать мои фантазии — приезжай домой».
Следующее сообщение пришло спустя пару часов после первого:
«Надеюсь, ты прочитаешь это раньше, чем я вернусь. Срочно улетаю. Точный срок мне неизвестен. Целую. Люблю. Позвоню, как доберусь».
И следом, не прошло и пары минут еще одно: «Попробуй только не возьми трубку! (грозный смайл) Прилечу — накажу!»
А все, что я могу сейчас написать ему в ответ, что мы не можем быть вместе: «Нам нельзя! Прости… Мы расстаемся…»
Откидываю телефон в сторону, будто противную жабу, даже забыв о том, что собиралась позвонить подруге. Меня трясет от рыданий, и ослабевшие ноги подкашиваются. Не в силах дойти до дивана я, просто, опершись спиной на стену, сползаю по ней вниз, усаживаясь на каменный пол в прихожей. Прячу лицо в ладонях, словно отгораживаясь от всего мира и беззвучно заливаясь горькими слезами.
Мне больно, мне очень-очень больно!
*Кира*
— Думаю смысла нет спрашивать тебя, пойдешь ли ты сегодня на учебу, — скептически констатирует Лёля, окидывая меня внимательным взглядом.
Она монотонно помешивает чайной ложечкой травяной настой в своей чашке и, вдохнув приятный аромат, делает глоток.
— Не — а, — выдыхаю я, усаживаясь на диванчик за обеденный стол, и с
