Отрешенная. Наверно, примерно так Мария Антуанетта шла на эшафот: вариантов нет, зато чувства собственного достоинства хоть отбавляй. Замирает слегка, когда в поле зрения появляется кровать и напряженно поджимает губы.
— Нравится? — Я поворачиваюсь и, двигаясь по направлению к кухне спиной вперед, добавляю такую ахинею, — хочешь сегодня спать со мной?
И да, готов поклясться, что она только что слегка захлебнулась воздухом. Матерю себя, списывая все на легкий жар.. и заканчиваю, давя лыбу на все 33: — Это я скажу сестричке из травмпункта.
София облегченно выдыхает:
— А если приедет мед брат?
— Мне обычно везет, но не настолько..
Мы подходим к плите и Малышка Со кладет ладонь на столешницу.
— И где у тебя что лежит?
— Изучай самостоятельно, быстрее запомнишь.
Ловлю непонимающий взгляд и расплываюсь в улыбке, показывая руку.
— Это заживет нескоро. Не дашь же ты мне с голоду умереть?
И это, определенно, мимо.
— Не рассчитывай на это.. Мы оба прекрасно знаем, что ты питаешься лобстерами из ресторанов.. Только сегодня, в качестве благодарности, пока ты не в себе и пока будешь заигрывать с медсестрой.
И мне приходится согласиться. Это как с бродячей собачкой: если притащил в дом, нужно оставить в покое, чтобы к обстановке привыкла, убедилась, что опасности нет, пообвыклась, если попытаешься сразу погладить — цапнет и рванет к выходу. Как вчера..
Я молчу пока София копается в холодильнике.
— У тебя здесь только сметана и масло.
— Почему же, помнится там еще три яйца есть и ..
— И засохший кусок сыра, — оборачивается, смотрит. — Хочешь омлет? Или все таки пиццу закажешь?
Какой сюрприз, думаю я, матерясь, что не подготовился. По моим подсчетам омлет это максимум десять минут. Слишком быстро.
— Сто лет не ел омлет, — успокаиваю ее я, благодаря за хорошее чувство юмора. Без этих язвительных полутонов как у Вики.— А да! Вспомнил! Там внизу еще помидоры есть..
Их я иногда взбиваю в блендере и присыпав солью выпиваю по утрам. Спасает после вечеринок.
— Вижу..
В голове неожиданно проясняется, когда я смотрю на точеные бедра обтянутые джинсой и стройные ноги.
София уже возится у раковины, аккуратно вымывая овощи под проточной водой, и косится на меня застывшего в дверном косяке:
— А ты?
— Что я?
— Будешь наблюдать?
Мажу взглядом пол и устраиваюсь поближе к вытяжке, а заодно и к полю ее дальнейшей деятельности, закуриваю скорее для того, чтобы занять руки, а не потому, что на самом деле хочется.
— Ага.
— Боишься, что я тебе яду подсыплю?
— Зря боюсь?
— Конечно. Я не планировала тебе готовить, не захватила с собой.
Ее чувство юмора бесценно и ловлю себя на мысли, что все было бы не так, не терпи я сейчас адскую боль в руке.
Я вижу, что ей некомфортно, и София наверно, тоже о чем-то подобном думает, сжимает плотно губы, раскладывает помидоры на разделочной доске, недовольно косится на меня:
— Не люблю, когда над душой стоят. Вызови пока врача, я позову, когда будет готово.
И я в кои то веки не знаю, что ответить. Вот вообще. Тот обмен любезностями, который у нас обычно происходил, разговором никак не назовешь: слишком коротко, зло и ядовито. И зачастую — морально больно.
Я сваливать никуда не хочу. Я хочу стоять и рассматривать. Потому что по сути впервые вижу ее в такой вот относительно спокойной обстановке, когда она не пытается сбежать и не говорит: я предпочитаю держаться от тебя подальше. Но сейчас она так и застывает с ножом в руке, явно ожидая, что я уйду.
— Ладно. Если что, зови. Тушу не докуренную сигарету. Прогоняю едкую пелену перед глазами.
Потом вспоминаю про телефон, лезу в него и читаю сообщение:
"Ты где? Будешь сегодня?"
И еще много других:
"Как ты?" " Что за муть у тебя с Лисом? Я предупреждал.."
Боль отдает по всей руке до плеча. От запаха еды тошнит. В процесс вступает легкий озноб. И я, осмотрев бинт, который нельзя уже назвать бинтом все таки ищу контакт "здравницы".
Расслабленно падаю на диван и смотрю на девушку, которая уже выключила плиту.
— Я закончила и пожалуй пойду. Мне брату еще позвонить надо. Ему тоже помощь нужна.
— Может останешься? — бросаю я, устало прожигая кажется самым горячим взглядом.
Она пожимает плечами.
— Нет, конечно, зачем? К тебе сейчас приедут, а потом поспать надо. Ты совсем плохо выглядишь... Обязательно выпей антибиотик. Доктор назначит.
Нет, конечно, зачем..
Я молчу, слушая как София возится с обувью и одеждой у двери. И бросаю первое, что приходит на ум.
— Нам с тобой поговорить нужно. Об Олеге.
— Ты о вчерашнем? Забей! Он звонил мне сегодня утром. Все в порядке..
— Зачем звонил? — сжимаю зубы и напрягаю слух. С дивана мне ее не видно и я ни за что не пойду посмотреть как она уйдет.
— Это по другому вопросу.., — тихо отвечает она и я рад, что сейчас ей не видно моего перекошенного злостью лица.
Входная дверь хлопает раньше, чем я успеваю что-то подумать, не то что сказать. Но постепенно мысль все-таки формируется в голове: придется заняться Олегом, пока все не стало слишком плохо.
.......
Медсестричке Нине на взгляд 42 года, пухленькая и опрятная, аккуратно укладывает мою руку на стерильную, противно пахнущую салфетку и тихо воркует что-то про то, что все будет хорошо, и мальчики — такие мальчики.
Если бы она видела этого мальчика час назад, она бы не ворковала, она бы, наверно, начала с того, что вколола мне какой-нибудь транквилизатор и подошла только после того, как я вырублюсь.
— Почти все, — говорит госпожа Нина и я пробую пошевелить пальцами.
— Чувствительность вернется минут через тридцать-сорок. Сейчас наложим бинт и можешь отдыхать. Она говорит что-то еще, кажется, обещает выписать рецепт на обезболивающее, если ночью я не смогу заснуть, но я слушаю вполуха, не спать по ночам — дело привычное. Выныриваю из своих мыслей только когда понимаю, что от меня ждут ответа.
— Что, простите?
— Ты из-за девушки подрался?
— Нет. А что?
— Да так, ничего, — женщина смотрит на меня с легкой улыбкой. — Просто необычный такой порез получился. Романтичный.
Чего, бл**?
Судя по всему, этот вопрос отпечатался у меня на лице, потому что та похлопывает меня по руке, выражая желание наконец-то свалить.
— Ровно по линии сердца проходит.
