других и живет внутри нас, а чтобы быть счастливым, кто-то второй на фиг не нужен.
Если с первой частью я готова согласиться в том смысле, что нужно уметь наслаждаться жизнью, даже находясь в одиночестве, то со вторым утверждением бы круто поспорила. Все же жизнь становится намного приятнее и проще, когда знаешь, что рядом есть тот, на кого опереться в моменты слабости, и кто в любой момент готов и хочет тебя обнять. Да и регулярный секс, опять же. Откуда он возьмется у тех, кому для счастья второй не нужен? Наполненная и гармоничная женщина в моем воображении никак не рисуется с дымящимся вибратором. А скакать от одного партнера к другому в свои тридцать уже не хочется, да и брезгливо.
Отсюда делаю вывод, что люди детородного возраста, на каждому углу трубящие о том, как они охрененно счастливы годами живя одни, либо врут на публику, либо самим себе, а не деле же отчаялись найти достойного партнера.
Разобрав дорожную сумку и запихнув белье в стирку, я по привычке ложусь перед телевизором. Телефон, за отсутствием былой востребованности, остается лежать в коридоре. С мамой я успела поговорить дорогой, с Олесей тоже.
Передача, посвященная расследованию нашумевших катастроф, затягивает с первых секунд и не отпускает до момента финальных титров. То, что легко сумела переключить внимание с душевных мук на что-то иное, я расцениваю как маленькую победу над собой и зависимостью от Антона. Хочется верить, что это лишь первый шаг к освобождению, и дальше будет больше и круче. Возможно, и не зря я наступила на эти грабли повторно. Вместо того, чтобы мучиться незакрытым гештальтом и идеализировать образ экс-любовника, со временем я сумею осознанно от него отказаться в силу непомерного разочарования.
От этих мыслей даже поднимается настроение и просыпается аппетит. Поставив видео на паузу, я шлепаю на кухню, чтобы как следует выпотрошить холодильник. Правда стоит руке коснуться вожделенного ломтя сыра, в дверь звонят.
Внутри все екает и падает одновременно. Потому что это точно он. Потому что события идут по зацикленному кругу.
Придав лицу непреклонное выражение, я иду открывать. Я бы хотела сказать, что помимо желания поскорее выставить Антона вон, ничего не испытываю, но это было бы враньем. Есть и обида на него и волнение, и любопытство, и злость, и даже легкое ожидание. А вдруг ему удастся сказать что-то, что сумеет его оправдать?
— Привет. — Нахмурившись, Антон дергает челюстью. — Поговорим?
— О чем? — сухо уточняю я и машинально скрещиваю руки на груди, занимая оборонительную позицию.
— Почему ты меня заблокировала, еще и послав предварительно?
— Ты смеешься? — Я саркастично фыркаю. — Считаешь, что не заслужил?
Шумно вздохнув, он задирает голову к потолку и трет лицо. Мол, что с тобой сложно-то так? С вами со всеми?
— Ксюш, у меня сейчас довольно трудный период, и я немного не в себе. Каждый день с утра до вечера на меня льется поток обвинений и ненависти. Вероника то плачет, то набрасывается на меня с кулаками… У любого нервы сдадут.
Я непроизвольно отшагиваю назад, чтобы не дать этим далеко не новым оправданиям себя поколебать. Хотя про сдавшие нервы Антон вряд ли преувеличивает, потому что после виртуального столкновения с его женой меня и саму прилично трясло.
— А со стороны все выглядит так, будто все что тебя заботит — это ты сам. Именно так ты себя ведешь. Когда ты фактически послал меня разгребаться с угрозами твоей жены одной — чего ждал в ответ? Что я снова буду безропотно отрабатывать роль влагостойкой жилетки, пока ты ищешь лазейку с вернуться к ней?
— Я не собираюсь возвращаться к Веронике! — раздраженно рявкает Антон. — Если бы хотел — мог бы не съезжать. Она готова принять меня в тот же день, как все выяснилось.
Больно прикусив губу, я смотрю в сторону, осмысливая услышанное. Съехал и не собирается возвращаться, хотя мог бы? Кто из них врет: он или Вероника? Она-то заявляла, что рада избавиться от такого никчемного дерьма. Хотя то, что она способна на ложь — я уже знаю. А если лжет Антон — то для чего? Правда ведь все равно рано или поздно узнается.
— Если ты и съехал, то только потому что пожил в упреках и знаешь, как это херово — когда тебя каждый день тычут носом в вину, — тихо говорю я, изо всех сил отказываясь капитулировать. — И дело тут совершенно не во мне. Потому что было бы оно во мне, ты бы вел себя иначе. Не отталкивал бы, не отстранялся, а проживал все трудности со мной вместе. Я бы могла оказать тебе всю поддержку мира, если бы понимала ради чего. Но ты ни разу не сказал: «Ксюш, потерпи. Я делаю это ради тебя»…
— Ксюш, потерпи, — перебивает Антон. — Я делаю это ради тебя. Всю свою жизнь перекраиваю ради того, чтобы быть с тобой.
Я обессиленно опускаю голову, потому что знаю — как только впитаю эти слова головой и сердцем, сдамся. Потому что Антон сказал именно то, что я хотела услышать. И потому что он только что вручил мне кубок ответственности, который я не могу легко вышвырнуть. Он перекраивает всю свою жизнь ради того, чтобы быть со мной.
— А ну-ка отдыхай, пожалуйста! — строго говорю я, пресекая попытку мамы подняться из-за стола, чтобы сделать чай. — Я сама. Тебе с молоком или с лимоном?
— С лимоном. — Она послушно откидывается на кушетку и трет виски.
Длительный курс медикаментов заметно ее измотал. Если раньше, будучи в гостях, я принимала ее заботу как само собой разумеющуюся, то сейчас стремлюсь заботиться сама. То время, когда я с ужасом думала, что могу ее потерять, многое расставило по своим местам.
— Как дела на работе? — Мама подносит чашку к губам и морщится — слишком горячий. — Налаживается понемногу? Помню, что первое время ты была недовольна.
Я отмахиваюсь.
— Да, в порядке все. Когда перестала тосковать по прошлой работе, все оказалось не таким уж и плохим.
— Я рада. А с Антоном у вас как?
То, что мама по-прежнему одобряет мой адюльтер, все так же вызывает во мне раздражение. Знает ведь, что мужик женат и не развелся. Ладно я, дура, скачу по одним и тем же граблям и никак не найду в себе силы спрыгнуть — то ли силы воли не хватает, то ли чувства собственного достоинства. Но мама-то? Может, поэтому и не хватает, впрочем. Потому
