меня, тут же превращаются в кисель.
– Еще рано об этом говорить.
Я чувствую, что Саша увиливает, и мне это не нравится.
– Но потом ты мне расскажешь?
– Да, – отвечает он твердо, и я немного успокаиваюсь.
Когда Марич говорит, что расскажет, он так и делает.
Я сползаю с барного стула, и для меня становится открытием, что все тело болит. По мне будто фура проехалась. Хотя почему «будто»? Скорее, почти.
Заметив, что я морщусь, Саша оглядывает меня с ног до головы, и, увы, в его взгляде не мелькает плотский интерес. Больше похоже на озабоченность.
– Ты как? – спрашивает он, и я бодро вру:
– Отлично.
Марич приподнимает бровь:
– А синяки у тебя от великолепного самочувствия проступили?
Что? Слежу за направлением его взгляда, и обнаруживаю, что из-под подола недлинного сарафана видны наливающиеся кровоподтеки. На пробу прикасаюсь к ним и шиплю. Больно.
Видимо, ослабевший стресс перестает действовать как анестезия.
Кошмар.
Завтра придется искать брюки. И это в такую жарищу.
И тут же ругаю себя. Слава богу, что отделалась подобными мелочами. Саша пострадал серьезнее.
Марич щедро делится со мной обезболивающим и предлагает:
– А теперь пойдем спать. Завтра будет хреновый длинный день.
– Почему ты так думаешь? – бреду я за ним в комнату, остро сожалея, что его попытка меня приобнять проваливается. С каждой минутой тупая ноющая боль усиливается, такое ощущение, что таблетки ее только подстегивают, а не утоляют.
– Я знаю, – «воодушевляет» меня Саша. – Хотя бы потому что утро начнется с неприятного визита.
– Ты про осмотр у врача? – напрягаюсь я.
– Нет, визит нанесут нам, – хмыкает Саша, толкая дверь в гостевую спальню.
Хочу спросить, и кому же он так не рад, но Марич улавливает, что я не собираюсь заходить в комнату с ним, и сбивает меня с мысли.
– Ты куда это?
– Я лягу в другой спальне…
– Зачем?
– Чтобы ночью случайно не задеть твою рану, – доношу я до Саши свое гениальное решение, но почему-то оно его не восхищает.
– Глупости, ляжешь с другой стороны, – отмахивается он.
Какая разница, с какой стороны мне ложиться, если просыпаюсь я все равно на нем?
– Саш, это плохая идея…
– Плохая идея – спать отдельно. Если двое спят не вместе, это признак того, что все хреново. А у нас все хорошо. И будет хорошо, пока мы будем спать вместе, – делится он своей жизненной мудростью.
– И что? Ты со всеми своими женщинами всегда спишь вместе? – озадачиваюсь я, но в голосе моем кроме растерянности звучит еще и ревность, которая вызывает у Саши усмешку.
– Кто-то ревнивый, да? – просекает он.
Зато кто-то совсем нет, похоже.
– Нет, – пытаюсь я сохранить лицо, – просто ты с самого начала выделил мне отдельную спальню, и Сати, как я поняла, жила не с тобой, а просто в доме…
Господи, Саша же не дурак, он прекрасно понимает, что я вымарщиваю из него.
– Ты правильно сказала, Сати жила в доме, а ты – со мной, – в глазах его искрятся смешинки. Весело ему, но выражение лица серьезное, не придерешься.
– И где разница?
– Сати со мной не ночевала, – Марич тянет меня за собой, и я поддаюсь в ожидании продолжения. – Разница между любовницей и любимой в том, что первая нужна иногда, а вторая – всегда.
Я с трудом внимаю его словам, потому что он произнес главное слово, после которого для меня все как в тумане. Пустыми глазами смотрю, как Саша сдергивает покрывало, позволяю себя усадить на кровать и оживаю только когда Марич начинает снимать с меня сарафан.
– Саш, нам, наверно, не стоит… Ты ранен… – лепечу я, хотя больше всего я сейчас стесняюсь синяков, мне кажется, что они меня уродуют.
– Ничего не будет, Насть. Нам надо выспаться. Завтра и впрямь тяжелый день.
Даже не знаю, успокаивает ли меня его ответ, или задевает. Несмотря на то, что я сейчас больше напоминаю скрипучее кресло-качалку, я хочу, чтобы Саша меня желал.
Но лучше и правда постельные игры отложить.
Мы укладываемся, и хотя я готовлюсь бдеть всю ночь, чтобы контролировать свои передвижения на кровати, отключаюсь почти сразу. А когда просыпаюсь, с облегчением понимаю, что я всю ночь пролежала в одной позе. Единственное, что я сотворила, это ухватилась за запястье Саши.
Он уже не спит, смотрит на меня и руку не отбирает.
– Доброе утро, – смущаюсь я.
– Пока да, – соглашается он.
И противореча ему начинает трезвонить мобильник. Пока Саша разговаривает, я успеваю смыться в ванную, чтобы почистить зубы и ополоснуться под душем. Вернувшись, застаю его в халате все еще беседующим по телефону.
– Кофе сделать? – спрашиваю я, стараясь не прислушиваться к бизнес обсуждению. Вчера был выходной, звонков поступало мало, но с приходом понедельника, видимо, стоит ожидать шквала.
Из-за того, сколько времени Саша уделяет мне, я каждый раз забываю, что он не менеджер в фирме и задач перед ним стоит много, и ответственность у него колоссальная.
– Да, – отзывается он, прикрыв микрофон ладонью. – Сейчас приедут, накинь что-нибудь.
Натянув все тот же сарафан, спускаюсь на кухню и завожу кофе-машину. Под ее кряхтение я разглядываю в окно двор, на котором даже кратковременное отсутствие ухода сказалось так печально.
Услышав шорох шин по гравию и хлопанье автомобильными дверями, я приглядываюсь и замечаю стриженную макушку Борзова над калиткой.
Надо бы и ему кофе предложить.
Пока я достаю чашки на троих, на кухне становится теснее.
Сквозь летние двери, выходящие во двор, проходят гости.
Обернувшись, я растерянно разглядываю женщину, зашедшую вперед Борзова.
Что здесь делает Катя?
Не сразу я замечаю в ее руке кофр с одеждой.
Она привезла одежду Марича. Она?
После того, что Катя сделала?
Прежде, чем я успеваю указать ей на дверь, Борзов за ее спиной прикладывает палец к рукам, призывая молчать.
Что еще за игры?
Катя же, занятая тем, что смотрит под ноги, меня видит не сразу, а только когда проходит почти на середину кухни. Видимо, я сливаюсь с обстановкой. Не то что она.
Утро еще раннее, однако ассистент Марича будто только что из салона красоты.
Однако даже под умело наложенным макияжем она бледнеет, когда взглядом натыкается на
