спуск, кинулся к ней по траве. Только сейчас увидел, что я босой, но прохлады и влаги не чувствую.
Стоит с любящим взглядом. Моя родная, моя милая.
Всего три шага осталось и барьер. Невидимый, мать его, барьер, не дающий пройти дальше. Опять это расстояние! Я же преодолел его, успел, почему сейчас не могу⁈
Улыбнувшись, Аврора подошла ближе, сокращая расстояние между нами. Такая нежная и красивая. Как хочу обнять, а дотянуться не могу.
Говорит что-то. Уверенно говорит. Я должен понять, нужно прочитать по губам.
— Вернись…
Куда вернись? О чем ты, милая?
— Вернись…
Разворачивается и уходит. Стой, родная! Куда ты?
Бездействие злит. Начинаю бить руками невидимую преграду. Ору, что есть мочи, пытаясь дозваться Аврору. Прощупывается барьер из стекла. Разнесу его к чертям и побегу за ней. Со всей силы начал бить кулаками. Ни крови, ни боли. Ору, а тишина.
Меня не запугать! Я не сдамся!
Рассекая воздух, наносил удар за ударом, пока наконец не появилась маленькая трещина. Аврора все дальше, скоро скроется из виду. Не догоню сейчас — потеряю.
До белых костяшек сжал кулак и обрушил его на преграду. Болезненным звоном битого стекла меня накрыло, забирая в сумрак и выбрасывая в просвет.
Рассеянным взором не мог понять, где я. Промаргиваю глазами. Какая-то хрень на лице, сдираю ее. Руки не слушаются. Монотонно пищащий звук режет уши.
— М-м-м… — застонал.
Зрение не фокусируется. Тело знобит, покалывает.
— Лежите, лежите, — натягивая на лицо маску. — Я сейчас позову врача. Наконец-то вы очнулись, — бросила какая-то девица, очертания которой я не рассмотрел, а уже через минуту слышал два голоса.
— С возвращением, Виктор! — бросил мужчина на ломаном русском. — Ты тихонько лежи и не двигайся. Считай, с того света вернулся.
Голова не соображала. Все помню, соображаю, что передо мной врачи, а ничего понять не могу. Я в больнице, живой — со всем остальным, думаю, разберусь.
Проведя осмотр, врач дал мне время прийти в себя и все подробно рассказал. Я получил два огнестрельных в спину. Задеты органы, экстренная госпитализация, восьмичасовая операция и кома, в которой я провел два месяца. В каком-то промежутке меня на самолете доставили в Норвегию, где я сейчас и нахожусь.
Зачем умирающего под комой тащить в путешествие — я не понял, но, кажись, за это я теперь должен сказать спасибо Абрамову. Что тогда конкретно произошло — еще предстоит узнать, но то, что именно он оказал первую медицинскую помощь и подключил все связи, включая врачей в Норвегии, его заслуга. Так что дышу я сейчас благодаря ему.
Необходимо с силами собраться, а их нет. Два месяца в отключке. На гране жизни и смерти. Моя взяла.
Хочу с кем-нибудь поговорить, а тут кроме русской медсестры и врача разговаривающем, на ломанном русском, никого нет. Ни телефона, ни хрена. Трубки, капельница, датчики и койка.
Врач несколько раз заходил и проверял мое здоровье. Вдруг я передумал жить. Медсестра заботливо принесла еду и воду. Меняла пузырьки в штативе.
Ближе к вечеру пришел Макс. Каково было мое облегчение увидеть хоть одно знакомое лицо. На радостях выдернул катетеры, на что завизжала сестричка. Всех трудов стоило подняться, но я сделал это и поприветствовал товарища.
— С возвращением!
— Спасибо, — пожали руки и слегка обнялись, похлопывая друг друга по плечу.
Вид у него был бодрым, но я сразу заметил, что прихрамывает.
— Цел?
— Цел. Только теперь на металлоискателе пищу.
— Понял, — заботливо пригласил раненного в кресло, а сам вернулся в койку, пока медсестра седеть не начала. — Рассказывай.
И он мне поведал бы невероятную историю нашего проигрыша, если бы не одно «но». Спецназ! Стоило Максу почуять неладное после подвала, он тут же маякнул знакомым спецназовцам наши координаты. В огнестрельном замесе получил осколочное ранение, двоих потеряли. Когда отряд накрыл дом Блиновского, я уже был в отключке. Меня реально держал на волоске от смерти отец Авроры. Своей рубашкой зажимал дыры и держал на руках в вертолете, который предоставила армия.
Под его слова я пожалел, что у меня нет листа бумаги и ручки. Неплохой сценарий для фильма нарисовывался. Жаль, с грустным концом.
Конечно, Блиновского взяли под стражу за шантаж и вымогательство. Все его спецы оказались купленными зеками, которые так ни разу никого и не убили до нашего дня. Все были смирные. Договоры признают недействительными, только подписанные кровью. На неудачу Абрамова юрист в бегстве перестрелки успел улизнуть и заверить документ. Отец Авроры сейчас активно бегает по судам и знакомым в попытке вернуть свое, но пока все тщетно.
Все интересно и до простого понятно. Меня интересовало другое… другая.
— Как Аврора?
— Пока ты был в России не отходила от тебя. Ночевала на диване в коридоре и плакала. Помогла транспортировать тебя сюда, но отец настоял, чтобы она вернулась домой и закончила учебу, — улыбнувшись, добавил. — Красный диплом, золотая медаль. Теперь она официально стоматолог, — меня распирала гордость за мою девочку и сердце ликовало за ее заботу. Для меня самое главное, что она цела, все остальное — мелочь.
Находиться здесь мне еще придется долго. Хотят задержать на реабилитационный период, но я против, и так на два месяца из жизни выпал. Сдам все необходимые анализы, рентгены и встречай, родина.
С каждым днем становилось лучше. Передвигаться стало легче. Вроде освоился даже на местном, а возможно, они начали понимать, что я от них требую.
— Здравствуй, Виктор.
А вот и двадцатилетний сюрприз! С седыми волосами и морщинами на лице передо мной стояла мать. Болезненный вид полностью поглотил ее красоту, но не отнял женственности. Редкие серебристые волосы, рассыпанные на плечах. Подкрашенные губы персиковой помадой. Классическое платье с жакетом в сером цвете, что добавляет ее бледной пигментированной коже еще большего угасания. И в трясущихся руках черная сумка.
— Здравствуй.
Для нее это было как приглашение. Пройдя вперед, села возле меня на стул, морщась от боли. Поднявшись, сел напротив. После такой долгой разлуки принято говорить на равных. Тем более, по сравнению с ней, я абсолютно здоров.
— Мне нужно с чего-то начать, — заулыбалась. Я же был не пробиваем. Слишком долго и больно я убивал в себе материнскую любовь и привязанность к ней. — Тысячу раз проговаривала наш диалог в уме, а теперь и слов подобрать не могу.
— Может, тогда лучше оставить его в уме? Или попробуешь сказать что-то искренне.
— Я рада тебя видеть! — с нескрываемым блеском от слез в глазах. — Какой же ты вырос сильный и красивый. Я все фотографии храню, что высылал отец. Жаль тебя нет
