Ознакомительная версия.
– Ты?
– Ничто человеческое мне не чуждо… Фрейдов с Юнгами, как помнишь, наизусть учили километрами… Конечно, она не почувствовала себя самой красивой женщиной на планете, сказала, что я идиот, русский бандит и коммунист, что синяки будут месяц, но она готова поработать с моими проблемами и назначила встречу в клубе психической реабилитации. Я пришел как дурак в белом костюме, а там спортзал с прибамбасами, театральная костюмерная для мужиков и толпа девок в черном трико. Она оказалась профессоршей сексологии и боссом этого заведения. В черном кожаном комбинезоне ходит с плеткой и объясняет, кому как извращаться. Один сразу оделся собакой и ну гавкать. У него папаша был ветеринар, с собаками возился, а на сына клал, теперь как сыну в миску собачий корм насыпают, так у него оргазм. И ни в каком другом случае. Другой напялил шляпку, шпильки, кружева и рассказывал, что его бросил жених. Третий попросил, чтоб его выкрали из ресторана, шантажируя безопасностью дочери. Разыграли ему капустник, психодрама называется. Несколько мужиков заказали пострижение в монахи, кстати, один из них сидел за изнасилование монашки. Я знал, что в Нью-Йорке полно прикольных заведений, в одних трансвеститы тусуются, в других – одеваются в детскую одежду и играют в кубики. И все без секса, вместо публичных домов – все же СПИДа боятся, а комплексы куда-то надо сбросить. Но сам первый раз попал, стою как целка в мужской бане. Она ко мне подходит, спрашивает, мол, что будешь заказывать? Я решил по приколу, говорю, Гамлета с Гертрудой. Оделись мы с моей напарницей, такая хорошенькая японка, в костюмы, кладет она меня в какое-то гинекологическое кресло, фиксирует в наручники и ну хлестать то плеткой, то мокрой веревкой, то щипает, то руками по промежности водит… И клавесин звучит, а остальные уроды с восторгом наблюдают. В общем, посильней, чем «Фауст» Гете! Выхожу оттуда как последний мудак, думаю: ну, парень, совсем с тобой худо, чтоб тебе под статуей Свободы в твоем возрасте за твои же сто долларов жопу надрали! А тут еще узнал, что девки в черном трико, ну, напарницы, приличные деньги получают, а у меня как раз с работой хреново. Думал, думал и придумал свою сестру Дин. Позвонил профессорше, говорю: ты, блин, гений, Фрейд по сравнению с тобой мальчишка и щенок, ты меня одним сеансом вылечила от всех проблем, целую след твоих ног и уезжаю в Мексику в кришнаитскую общину. Она – на седьмом небе! Еще, говорю, есть у меня любимая сводная сестра, сама понимаешь, семейный сценарий, насилие в детстве, лесбиянка, противоположный пол ненавидит. Возьми ее к себе на работу мужиков пороть. Тебе я могу доверить самое дорогое, что у меня есть, единственную сестру. А дальше брею руки с ногами, пудрю харю, чешу по системе Станиславского и гребу бабки!
– Аферист!
– Почему? Знаешь, как я их качественно порол! Ко мне в очереди стояли! Мне писали любовные письма, замуж звали. И все богатенькие…
– Неужели профессорша тебя не расколола?
– Меня? Да я же Качалов, Мочалов и Сара Бернар. Ты, что ли, меня расколола? Ей сообщили. Она вторую зарплату в ФБР получала, стучала, у кого какие прихоти.
– Фу, какая гадость…
– Я сначала тоже так думал, а потом понял, что это классно – готовая картотека насильников, они ведь сегодня хотят, чтоб их шлепали, а завтра идут детей насиловать… За ними глаз да глаз.
– И что же она сделала, когда ей тебя раскрыли?
– Приехала ко мне – в дверь кулаками! Ты – подонок, я тебе поверила! Мой опыт, моя профессия, ну, в общем, сорок бочек арестантов. Вижу, человека обидел, да еще зарплата накрывается, я – ход конем. Лучший способ обороны – серпом по яйцам. Подхожу к стене, закрываю лицо руками, в голос побольше обертонов и вперед: «Я знал, что на этой планете никто не примет меня, трансвестита, ни родители, ни друзья, ни лучшие психиатры мира! Я уже покинул родину! Мне остается только покинуть этот мир, истязающий нежную женскую душу в уродливом мужском теле! Почему я не покончил с собой тогда? Почему я не довел это до конца тогда? Теперь меня ничто не остановит!» И тычу ей шрам на венах. Помнишь, я в десятом классе с Тихоней на две бутылки водки поспорил, что разрез сделаю? Кстати, он мне водку так и не отдал!
– А она?
– Она сразу утешать, фрейдировать, восьмерки писать. Короче, зарплату прибавила и считает, что я ей обеспечиваю место в раю.
– Ну, ты нашел себя… Русский герой на рандеву!
– Мамы всякие нужны, мамы всякие важны.
– А меня побить плетью сможешь?
– Если попросишь… И заплатишь! Хотя, пожалуй, нет… не получится. Хирурги не оперируют родственников. У профессиональных художников не стоит на натуру!
– А Пигмалион?
– Это не я бью, это моя сестра Дин. И уж очень они меня достали за годы жизни в Нью-Йорке, я все сдерживался, сдерживался, чтоб не начать их бить, и вот подфартило. Помнишь, кто сказал, что на смену культу личности приходит время без личностей?
– Пастернак.
– Правильно. Там это время уже пришло… Понимаешь, у них индивидуальное «я» еще в роддоме уничтожают, до сих пор не понимаю, как это получается. У них вообще потребность стать автоматами, идентичными другим автоматам, чтоб ни чувства одиночества, ни тревожности, чтоб ничего человеческого. Понимаешь, когда американ говорит, что у него есть проблемы, это может означать, что его не избрали в президенты, или у него не получилось оттрахать бабу, или пуговица оторвалась. Понимаешь, там понятие проблем не приоритетно или приоритетно по схеме. Понимаешь? Я заколебался жить среди них. Но вы еще хуже! Заметь, я очень несчастен, но совершенно не злоупотребляю этим. – Он сделал небрежное лицо.
– Ну да? – хихикнула я.
– Я хамоват, талантлив, одинок, спесив, лжив, нездоров психически, фальшив, скандален, плохо понимаю границы самого себя и приехал восстанавливать их с помощью страны, которую я ненавижу. Я отстоял права собственной личности и утратил личность, это банально, как кленовый сироп и килька в томате! Поняла?
– Нет, – сказала я. Пусть сам все связывает в цепочки и проговаривает. Если ему это не надо, то мне тем более.
– У тебя кожа стала как у бегемотихи.
А ты думал, я так и сижу «на Путивле-стене причитаючи».
– А я и есть бегемотиха.
– Ты бегемотиха в свою пользу. – Глаза стали злые-злые под линзами.
– Имею право, – гордо сказала я.
– Не имеешь!
– Почему?
– Потому что мне плохо.
– Тебе не плохо, тебе обидно, что ты семь лет выбросил коту под хвост. Если б мы все за это время сдохли, это бы имело смысл. А так тебе нечего будет снимать на твою скрытую камеру.
– Жизнь – это пожар в театре, как говорил классик. Все ищут выход, и никто его не находит, все давят друг друга. Горе тому, кто упадет, его растопчут. Я по крайней мере не дал растоптать себя в Америке!
Ознакомительная версия.
