Ознакомительная версия.
В памяти беспорядочно плавали обрывки давнего разговора. Меня убила солнечная энергия. Она уничтожила любовь, обрушившуюся сверху. А те люди, что пожирают солнце кусками, они вообще ничего не вносят в свой организм. Ничего земного. Об этом они неустанно твердят остальным жителям планеты. Все энергетические пожиратели не едят земную пищу, они отказались от приема физических продуктов, но, как и все обычные и нормальные люди, новые космогоны ходят в туалет для отправления естественных надобностей. Пустой организм, снаряженный солнечной батареей, работает в прежнем режиме. Солнце распадается на омерзительные шлаки, попав внутрь человеческого организма. Я зажмурилась. Страшная отвратительная теория. И вовсе не смешная.
И я сейчас представляю собой типичную солнечную женщину. У меня полностью отсутствует аппетит. Я вообще ничего не ем. Ни крошки. И совсем не хочу пить. Ничего. Отвергаю любую жидкость. Любой продукт. Я добилась своей цели, все-таки убежала от старости. Кажется, я проживу на земле не одну тысячу лет. Я переживу всех правителей. Узнаю цену власти. Посмеюсь над временем. Сокрушу все режимы. Потому что я питаюсь одной солнечной энергией. И даже не хожу в туалет. Организм не хочет спускать солнце в унитаз. Да и я не могла представить в себе кусочек жаркого пирога, желтого и сияющего, выжигающего мои внутренности ослепительным огнем. И мне не очень хочется существовать на земле еще одну тысячу лет. Скучно. Одиноко. Говорят, у пожилых людей молекулы, из которых состоят клетки организма, выходят за рамки нормы. Клетки образуют новые структуры. В новых структурах таятся различные заболевания. Старые люди много болеют. Но некоторые из стареющих клеток создают ген молодости. И они продвигают эволюцию вперед. Клетки человека молодеют против его воли. Они заставляют человека жить долго. Наверное, в моем организме появились новые клетки. Они отвергают человеческое питание, заставляя меня существовать в райских условиях. Без пищи и воды. Я давно живу без любви. У меня больше нет семьи. Я навсегда потеряла возлюбленного. Зато я выгляжу молодой, будто наконец-то обрела в душе долгожданный берег юности. Пока я стремилась к цели – мучилась, бежала, торопилась, боялась опоздать, упустить, мне было интересно. Догнав свой берег, я сразу утратила способность к жизни. Вместо меня появилась другая женщина – юная и прекрасная. Чистая и прозрачная. А заблудившаяся в собственных желаниях, как в сумрачных потемках, мятущаяся Варвара Березкина безвозвратно умерла.
Я сидела в больничном садике между двумя тополями. Читала газету. Иногда в них можно прочитать что-нибудь увлекательное. В сегодняшнем номере в очередной раз обсуждали тему человеческого долголетия. Слабый человек вновь выворачивал наружу свой страх перед смертью. Он жаждал бессмертия. Придумывал клеточные эволюции. В старом изношенном организме происходили метаболические изменения. Прямо на газетных страницах. Не желая того, мне пришлось вступить в обсуждение вечной проблемы. Мысленно. Я спорила сама с собой. Доказывала себе собственную правоту.
– Ты давно здесь? – спросил он.
Я медленно и аккуратно свернула растрепанные газетные листы. Листы заворачивались, сгибались, теория вылезала наружу, не желая погибать вместе с газетой. Но судьба у всех немыслимых теорий одинакова, они недолговечны, живут мгновениями, одним днем, как хрупкие газетные страницы. Когда-нибудь, через много лет, очередной искатель вечной молодости случайно обнаружит на антресолях старый пожелтевший газетный лист, но не станет читать. В один из майских холодных вечеров он засунет скомканный листок в печку или в камин, с интересом наблюдая, как корчатся в огненных языках пламени увлекательные теории и тысячелетние режимы. Я медленно выравнивала листы, думая о будущем пламени, которое непременно поглотит когда-нибудь истрепанные страницы. Мне стало жаль бедную газету. И теорию. И себя. Ведь я жила в этом времени, мучилась, переживала, любила. Песчинка. Слабая, маленькая песчинка времени. И во времени. Варвара Березкина.
– Ты не слышишь меня? – сказал он, нежно прикасаясь к газетным страницам, будто боялся задеть меня.
– Да, здравствуй, – сказала я, – возьмешь газету? Возьми, почитай, очень увлекательная статья о долголетии. Занимает мысли, правда, ненадолго.
– Ты не слышишь меня, – сказал Дима, – не хочешь слышать.
Он сидел рядом, но его не было со мной. Я больше не любила его. Дима порывался что-то сказать. И не мог. В его глазах стояла невыносимая боль, вязкая и непроходимая, как топкое болото. Эта боль останется в нем навсегда. Она победила любовь. Уложила ее на обе лопатки. Уничтожила.
Слезы печали катились по его лицу. Они оставляли следы в виде трещин, мелких, но заметных. Я равнодушно протянула ему салфетку. У меня много салфеток. Я всегда беру их в больничной столовой.
– Прости, – сказал он.
И я простила его.
Жизнь благословенна в любых проявлениях. На всех берегах. Я очистилась, став свободной. Меня уже ждали муж и сын. Они стояли у входа, милые и родные, преданные и любимые. Они простили меня. А я простила их.
Ознакомительная версия.
