Покончив с бритвой, Доусон повернулся к переносной стоячей вешалке, где он разложил одежду. Надел трусы и майку и сел на пуфик, чтобы натянуть белые носки.
— Куда провалился этот «Эквинокс»? — бормотал он, всматриваясь в экран.
Ли на мгновение отвлеклась на предмет, который она видела в открытом ящике его стола. Встав, она получила лучший обзор. Это был не фотоаппарат, поняла она. Видеокамера. Она что то не припоминала, чтобы Доусон когда нибудь снимал на видеокамеру.
— Доусон, а когда ты купил…
— Ш-ш-ш, Ли, минутку!
Ли глубоко вздохнула, приготовясь отстаивать свою жизнь, и шагнула, перекрыв ему связь с Уолл-стрит.
— Ли! Что ты делаешь? — Он вытянул шею в одну сторону, потом в другую, пытаясь заглянуть за ее спину. — Я вот-вот стану нищим, дай мне хотя бы увидеть, как это случится.
Ли не отступила.
— Пола Купер сказала, что одно время у тебя были отношения с Дженифер Тейрин. Это правда?
Доусон натянул один носок, потом другой, явно рассерженный. И только встав, чтобы надеть рубашку, и уже сунув одну руку в рукав, он вдруг замер, круто повернулся и уставился на Ли.
— Что сказала Пола Купер?
«Поздравляю, Ли! Наконец то ты привлекла его внимание». Она повторила слова модели, внимательно следя за реакцией Доусона. Он явно хотел уклониться от ответа. И даже если бы она не догадалась об этом по его жестам и еле уловимой растерянности, то интуиция подсказала бы ей, что между жертвой убийства и Доусоном была связь, выходившая за рамки этого дела.
— Я знал ее, — объяснил он, натягивая строгую рубашку, — но только с профессиональной стороны. — Он с особой тщательностью расправил на себе рубашку, прежде чем начать ее застегивать. — Я работал в офисе окружного прокурора, когда она давала показания против Монтеры. Я несколько раз с ней беседовал.
— Я даже не знала, что ты принимал участие в подготовке того дела. Почему ты мне не сказал?
— Это было двадцать лет назад. Не обо всех же делах я тебе рассказываю. — Он закончил застегивать рубашку, взял брюки и отошел, чтобы надеть их. — А теперь, если ты не против, я бы хотел узнать, придется ли мне завтра стоять в очереди за бесплатным супом.
Но Ли была против.
— Пола жила с Дженифер, Доусон, — сказала она, снова загораживая ему обзор. — Они вместе снимали квартиру. Она сказала, ты звонил ей туда.
— Я мог звонить ей туда. Ну и что? В этом нет ничего необычного. Она проходила свидетелем по делу.
— Нет, это было позже, через несколько лет после суда. Дженифер работала моделью у фотографа. Почему ты звонил ей тогда?
Он надел брюки и застегнул их, прежде чем повернуться к Ли.
— Я бы не стал! — с жаром воскликнул он. — И не звонил. На что ты намекаешь, Ли?
— Я ни на что не намекаю. Я лишь пытаюсь выяснить, почему Пола Купер считает, будто у вас с Дженифер были какие то отношения.
— Пола Купер — это женщина, которая отчаянно нуждается в рекламе.
— Да, возможно…
— Ты поверишь моему слову против нее?
— Дело не в этом, Доусон. Я просто пытаюсь понять, что случилось.
— Ничего не случилось. О, Ли, отойди от телевизора! Вот он! «Эквинокс», двадцать четыре с половиной. — Он испустил стон облегчения. — Я все еще платежеспособен! Наверное, ты прочла что то другое, может быть, «Эквинтекс»?
Он подошел к шкафу, вынул оттуда смокинг и надел его. Демонстративно ухмыляясь, сунул ноги в дорогие кожаные туфли, оглядел себя в зеркале и простер руку.
— И какой урок мы извлекли из этого маленького приключения, Ли? Что мы не должны делать поспешных выводов, пока не соберем всю информацию, верно?
«Что мы извлекли из этого маленького приключения, — думала Ли, — так это то, что Доусон Рид не слишком склонен беседовать о Дженифер Тейрин».
Он застегнул смокинг, расправил лацканы и подошел к ней. Его серые глаза светились обожанием.
— Ты можешь подождать меня, пока я не вернусь? Я скучаю по тебе, Ли, правда. Последнее время мы очень мало видимся.
Она была удивлена и тронута, но события этого дня вымотали ее.
— Да нет, Доусон, я едва жива.
Один из гребней в ее волосах ослаб. Он слегка нажал на него, чтобы закрепить, потом погладил ее по лицу.
— Извини за ужин, — сказал он. — В холодильнике есть суши. Приготовь себе. А еще я купил твое любимое мороженое, зеленое. Теперь мне нужно бежать.
Он накинул пальто и поспешил к двери, и Ли улыбнулась, глядя ему вслед. Доусон, он такой — всегда торопится, но ничего не забывает. Она не могла поверить, что он скрывает от нее что то по настоящему серьезное, хотя была твердо уверена: он сказал не все. Ей не совсем понравилось, как быстро он отмахнулся от слов Полы Купер, но куда больше ее заботила новость, которую она ему еще не сообщила.
Ли нашла пульт дистанционного управления на столике рядом с кроватью Доусона и выключила телевизор, радуясь, что он наконец померк. Уходя из спальни, она даже не заглянула в открытый ящик, где лежал заинтересовавший ее предмет. Ее мысли были сосредоточены на мятном мороженом — награде для встревоженного мозга.
«Живешь как собака, а потом подыхаешь».
Глубокая мысль, подумал Ник, размышляя над одной из многих надписей, обрамлявших неоновую рекламу пива за стойкой бара в таверне «Гоут Хилл». Утоляющий жажду источник в районе Реседа представлял собой настоящую ядовитую свалку мудрых изречений наклеек. А кофе был просто отравой. Ник уже целый вечер сидел на одном из табуретов, обитых имитацией козлиной шкуры, уговаривая кружку бурды, которая и на вид, и на вкус была словно замешена на песке.
Но по крайней мере он находил слабое утешение в том, что здесь было спокойно. Если вы искали смысла своей печальной жизни или просто хотели посидеть в стороне от чужих глаз, то вы совершенно безнаказанно могли предаться этому в таверне «Гоут — Хилл».
Этим вечером Ника ничуть не заботил смысл жизни, но возможность скрыться от чужих глаз представлялась привлекательной. Голова у него раскалывалась от боли, и казалось, вот вот треснет. Как обычно, боль зародилась в основании черепа и, как поддетый ногой футбольный мяч, скакнула дальше. Он помнил, как иногда она взрывалась так резко, что у него буквально темнело в глазах.
Скривившись, он ткнул большим пальцем в мучительно напряженные мышцы затылка — и поблагодарил «Койотов», призраков его беспутной юности, за эту боль. Его родители перебрались в Сан Рамон из Реседы, когда ему было шесть лет, и с самого первого дня его стали преследовать «Койоты», одна из нескольких местных банд чистокровных испаноязычных подростков. Подогретая спиртным гордость его отца за семейство Монтера, ведущее свою родословную от испанских конкистадоров, и светлые волосы и голубые глаза его матери сделали их в баррио объектом подозрений, а затем и ненависти. Основную тяжесть этого удара принял на себя Ник.
