По счастью, никто из дюжины завсегдатаев бара не обращал внимания ни на телевизор, ни на их обреченного соседа, обнаружил Ник, оглядевшись. В таверне «Гоут Хилл» его никто не знал, поэтому он и болтался тут, вместо того чтобы идти домой. С тех пор как папарацци узнали, где он живет, его студия в Колдуотер Кэньон была похожа на военный лагерь.
Он сделал глоток ядовитого кофе и усилием воли заставил себя проглотить его. Напиток был мерзким, в таком же настроении пребывал и он сам. У проклятого мало причин быть очаровательным. И еще меньше — быть очарованным. Живешь как собака, а потом подыхаешь, согласно изречению на стене. Но если он действительно должен умереть, сначала он должен кое что сделать. Он никогда не купался в море нагишом и никогда не ел гранатов. Черт, хотя бы раз, но должен же он встретить рассвет! — Волна тоски захлестнула его, мешая дышать. Боже милосердный, сколько же всего он хочет сделать! Он хочет пробежать марафон и петь оперные арии, принимая душ. Так, разные глупости. Но одно желание доминировало. Прежде чем умереть, он хотел похитить сердце одной женщины. Ее сердце. Ли.
Кто то нажал кнопку музыкального автомата, и заиграла пластинка. Это была песня восьмидесятых годов, слушая ее, он всегда думал о женщине, которую преследует возлюбленный. Мужчина клялся следить за каждым движением, за каждым вздохом. «За каждым сердцем, которое ты разобьешь, — подумал Ник, перефразируя текст. — Я буду там, наблюдая за тобой».
Она подумала, что он говорил о ком то другом. Может, и так. Может, для него она была скорее фантазией, чем реальностью: Белоснежка, Золушка, Клаудиа Шиффер — все заключены в одной. Но именно волосы Ли струились меж его пальцев шелковым потоком. И это вкус Ли он все еще чувствовал на своих губах. Она была кофе с запахом макадамии и сладкой женщиной для секса. Его мучило сознание того, что он никогда не познает удовольствия держать ее, обнаженную, в своих объятиях. Что он никогда не почувствует, как ее красивые ноги обхватывают его, как ее тело сливается с его телом.
Он сидел, опустив голову, и вдруг по движению рядом с ним понял, что на соседний табурет кто то опустился. Не глядя, он также понял, что это женщина. По ее запаху, по шуршанию одежды, по стуку задевших стойку бара ногтей. По крайней мере в этом змея его не подводила. Он по прежнему сохранял способность все воспринимать необыкновенно остро, когда дело касалось противоположного пола. Женщин он ощущал шестым чувством. Он впитывал их присутствие, словно они были сделаны из чего то воздушного, а не из плоти, он улавливал их заинтересованность и сочувствие, откликаясь скорее интуицией, чем разумом.
А эту женщину он к тому же знал. Опознавательных знаков было много, включая духи — масло розовой герани. Он сам их для нее выбрал. Но не аромат убедил его окончательно. А то, что она еще не заговорила. И еще важнее — не дотронулась до него. Она знала, как он реагирует, если кто то подходит к нему сзади и прикасается без предупреждения. Она знала, на что способно это чудовище.
Она ждала, пока он сам обратится к ней, и это подсказало ему, что соседка по стойке бара оказалась здесь не случайно.
Первое, что пришло ему в голову, когда он повернулся к ней, что она изменила цвет волос. Потом он понял, что это освещение сделало ее рыжие волосы темными.
— Мне показалось, мы договорились не делать этого, Пола, — сказал он.
Она печально улыбнулась:
— Мне надо было увидеть тебя, Ник. Чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.
— Убедилась?
— Нет, выглядишь ты плохо.
Пола Купер легко дотронулась до его волос, осторожно убирая их со лба. На ее лице отразились бесконечная нежность, открытая беззащитность и чисто женский расчет. Он знал: она сделает все, что угодно, лишь бы спасти его, все, что в ее силах. Он понимал: она не собирается выполнять их соглашение и держаться от него подальше. Она пересечет линию, которую он провел. Она уже сделала это бесчисленными способами, и это означало только одно — доверять ей нельзя.
* * *
— Ли, этот человек опасен. Если результаты его тестирования хоть сколько-нибудь достоверны, то он убил не только Дженифер Тейрин, возможно, он убил еще десяток женщин.
Нэнси Мэхони поудобнее устроилась на стуле напротив письменного стола Ли. Она подтянула колени к подбородку и скрестила ноги в лодыжках, напоминая своей позой кренделек и бросая тем самым вызов йогам.
Ли была слишком поглощена вышагиванием по своему кабинету, чтобы оценить гибкость своей помощницы. Этим утром она пришла в офис с одной мыслью — решить проблему с Ником Монтерой. Она всю ночь не сомкнула глаз, заново переживая события предыдущего дня. Ей необходимо было объяснить свое поведение. Срыв ее, может, и был понятен чисто по человечески, но оказался в высшей степени безответственным. Она была дипломированным психологом, но вела себя совсем не так. Единственное, что ей оставалось, — определить свои профессиональные обязанности и вести себя соответственно.
К счастью, Нэнси была потрясающим ассистентом. Ее помощь Ли в работе над рукописью стала неоценимой, а кроме того, она заканчивала курс психологии в колледже и была знакома с широким спектром диагностических методик. Но хотя Ли и чувствовала себя спокойно, обсуждая результаты тестов Ника с Нэнси, она не раскрыла ей истинной природы их столкновения.
В данный момент эта информация была слишком взрывной, чтобы делать ее достоянием гласности.
Ли расхаживала по кабинету; он, казалось, уменьшился, а узор ковра видоизменился и стал походить на клубок змей у нее под ногами.
— Я знаю, что показывают его результаты, — сказала она, поворачиваясь к помощнице. — Но тесты ненадежны, особенно проективные.
Нэнси приподняла бровь в шутливом ужасе:
— Ненадежны? Но только не тест Джонсона — Раппапорт!
Ли улыбнулась, осознав, что впервые за несколько дней позволила себе расслабиться. Она вместе с Карлом Джонсоном хотела создать диагностический метод, который позволил бы различать скрытые фантазийные желания и внешние проявления этих желаний. Другими словами, они желали добиться того, чего с достаточной точностью не мог дать ни один психометрический тест, — определять и предсказывать поведение. В первом они преуспели, заслужив похвалы коллег практиков. Добились ли они успеха во втором, все еще оставалось предметом дискуссий, но их работа была признана образцовой, по ней выверялись другие подобные тесты.
— Хорошо, а как насчет личной анкеты? — возразила Нэнси. — Это объективный тест. Он стандартизован и обрабатывается на компьютере, тут не может быть двойственной интерпретации или ошибки. У него там полный набор — паранойя, социопатия. Это почти такое же отклонение от нормы, какое получила и ты, Ли.
