— Вика, ты охренела? — завопила срывающимся голосом Евгения Сергеевна, когда я вопросительно уставилась на нее. — Она — никто! Как ты смеешь впутывать в семейные разборки постороннего?
— Посторонний человек тут только ты, — сказала, как отрезала, научившись такому тону от любимого, и Костя захлопал в ладоши, подбадривая и одобрив мое решение. Я едва улыбнулась, совершенно устав от выяснения отношений. Все проблемы, которые свалились мне на голову, были только из-за мести матери моему отцу.
— Я! Только я могу решать, кто чем смеет распоряжаться! — от безысходности мама прокричала мне в след, когда я двинулась на выход.
— Уже — нет, — объявил Владленов, поставив свою заверительную печать на бумагах, которые они с Эдуардом тем временем оформляли у нас за спинами. Мама замотала головой, а когда два охранника направились к ней, женщина растерялась и ринулась вперед, пытаясь убежать от них, но тщетно. Она повисла на их руках, бранясь и чертыхаясь. Костя остановил мужчин, и мама подумала, что ее выпустят, но не тут-то было. А потом прозвучала самая ужасная правда, о которой никто не знал, кроме них двоих.
— Я посажу тебя, как только ты отсюда выйдешь, Евгения, — Дубровский указал охранникам на выход, а мама замотала головой.
— Он сам виноват! — кричит, надрывая свою глотку. Мирослава открыла дверь, у которой столпились папарацци и несколько мужчин в полицейской форме. Каждый журналист стоял с вытянутой рукой, держа в ней диктофон. Они затихли, но щелчки фотоаппаратов нарушали своим звуком её. Мама, кажется, ничего не замечала, продолжала орать и выкрикивать в свое оправдание: — Игорь знал, что я так просто не оставлю! Я подсыпала ему сильнодействующее снотворное! Я! — прорвало женщину, и она зашлась в слезах, выпаливая все до каждой буквы, что сотворила с моим отцом. Пораженная, я прильнула к стене и съехала по ней на пол, зарываясь руками в волосы. Она убила отца ради своей выгоды. Дубровский поспешил ко мне и присел рядом, беря в объятия.
— Вика, — приподнимает за подбородок, беспокоясь обо мне, — мне жаль, правда.
— Ты знал, — одними губами шевелю, смотря на него остекленевшими глазами. Он кивнул, но поспешил добавить.
— Совсем недавно, как только сумел добраться до Владленова и поговорить с ним по душам, — ласково улыбается, смахивая с моих щек слезы. Я так устала, что была готова прям здесь развалиться на полу и забыться крепким сном.
— Я хочу домой, — уставилась в одну точку. В окно, за которым ярко светит солнце, и мне так сильно захотелось на свежий воздух. Костя подхватывает меня на руки, а я обвиваю его крепко за шею, утыкаясь носом в нее. Закрыв глаза, втягиваю аромат духов, которые успокаивают меня и умиротворяют. Я вымотана не только физически, но и морально, словно по мне проехался таран.
— Виктория Игоревна, ваша подпись нужна, — снисходительно потребовал Валентин Иванович, указывая на два документа. Костя зарычал, но я успела его оборвать.
— Хорошо, — ослабив хватку, Дубровский отпускает меня, и на ватных ногах я бреду к круглому столу. Оставляю свою размашистую подпись — в точности, как у отца, замечая эту схожесть, я разрыдалась, сев на стул. Вся правда обрушилась на голову, и теперь мне стало плохо. Голова кружится, хочется дико пить. Костя успокаивает меня, а затем снова берет на руки и через черных ход покидает здание. Я цеплялась за нить мысли, что Мира осталась одна, но рухнув на плечо любимого, отрубилась. Провалилась в небытие, в котором почувствовала себя, наконец, расслабленной и умиротворенной…
Глава 37
Документы подписаны, и теперь компания Игоря принадлежит мне. Твою мать! Потерев ладонью лицо, я уставился на бумагу, на которой красовалась подпись Вики. Вознесенская расставила все точки так, как я совершенно не планировал, и уж точно не желал владеть тем, что мне не принадлежит. Красивый подчерк Виктории, состоящий из размашистых завитушек, вогнал меня в такие немыслимые раздумья, что который день я не мог прийти в себя. Уже прошло несколько дней с тех пор, как Евгения показала свои коготки, а теперь сидит за решёткой. Женщина наняла самых дорогих адвокатов, с помощью которых добилась освобождения под залог. И сегодня же эта тварь вознамерилась выселить из дома Мирославу с ее матерью. Вика вся не своя, ходит темнее тучи. Девушка отказывается есть и пить, ссылаясь на тошноту. И я переживаю за ее состояние, потому что она может носить нашего ребенка под сердцем. Она отказалась делать тест и ехать в больницу. Я немедленно вызвал врача на дом, а также позвал Веру и Александра. Мы втроем сможем уговорить Вику, чтобы она хотя бы немного отошла от депрессии. Я сидел в своем кабинете, пока девушка спала в нашей спальне. Больше я не отпускал ее от себя, и нанятая охрана всюду сопровождала нас, если была такая необходимость. Еще одна проблема — сбежавший Вячеслав. Как в воду канул, и даже не появлялся в последние дни в своей компании. Телефон завибрировал на столе, вырывая меня из размышлений — тягучих и невыносимых. Так устал, но знал, что Вике я нужен в здравом уме. Взяв в руку мобильник, посмотрел на входящий звонок от Эдуарда. Теперь моя компания в его руках, и сегодня, как назло, мы должны встретиться в его клубе, чтобы переоформить наш уговор.
— Да, — отвечаю, устало выдохнув.
— Не кисни, — тут же слышу его хриплый возглас, — ты получил то, что хотел! Так кончай уже тут сопли разводить! — не унимался Вольный, наверняка уже пригубивший не одну стопку спиртного. Этот человек не перестает меня удивлять. Как вообще мы с ним стали друзьями и столько лет смогли поддерживать друг друга несмотря ни на что.
— За Вику волнуюсь, — признаюсь, косясь на дверь спальни, которую я отчетливо вижу из своего кабинета. Не выходит. Совершенно отказывается, будто забастовку устроила.
— Девчонка сейчас такой стресс отхлопотала, не удивительно, — фыркнул Эдуард, затягиваясь дымом сигары и шумно выдыхает. Казалось, запах табака проник сквозь трубку и я ощутил его в своем кабинете.
— Я не могу смотреть на то, как она пытается в одиночку все пережить, — делюсь с другом своими догадками, о которых Вика решила утаить от меня. Вознесенская хочет быть сильной, но она уже сумела показать себя, когда не поверила в слова матери, будто между нами была связь. Я в тот момент готов был кинуться на Евгению, но уверенность Виктории в меня здорово уравновесила.
— Да я обалдел, — хохотнул Эдуард, давясь глотком спиртного. Закашлялся, и от резкого звука я немного отдернул телефон от уха. В тишине, которая наполнила мой кабинет, отчетливо стали слышны хрипы Вольного, а потом наконец, он заговорил: — Слишком уж было горячо наблюдать, как две дамочки дубасят друг друга, — снова рассмеялся.
— Вот тебе сейчас смешно, — оборвал я его, зарычав в телефонную трубку, продолжая сверлить запертую дверь в спальню, — а мне ни хрена не смешно, потому что Вика возможно беременная. И эта дуреха отказывается делать тест, твою мать! Она ни ест и не пьет! Блядь, я с ума сойду с этой женщиной, и от неизвестности ее положения, — уже не выдержал я, срываясь на друге. Мой голос прогремел как гром среди ясного неба, а когда понял, что Вика могла услышать меня, осунулся, закрыв лицо ладонью. Твою мать!
— Что ж, — Вольный внимательно выслушал меня, а теперь пришла его очередь вставлять мне мозги на место: — я не понял, как Вика могла забеременеть, если в клубе четкие правила на счет контрацепции. Девок всех заставляют проходить осмотр врача, и только с подтверждающим документом ее допускают до членства. Вот это фокусы, — вздохнул Эдуард, хрипло прорычав. — Во-вторых, если она беременна — я поздравляю тебя! Ты идиот что ли? Ребенок, о котором ты так давно мечтал, да еще и от любимой девушки. Не зря же ты мне два года мозг трахал на счет нее, — захохотал Вольный, и я тоже ухмыльнулся, вспоминая наши психотерапевтические встречи по душам и крепкий виски. — Да я, блядь, до сих пор помню, как ты после первой с ней встречи у Игоря в компании, ныл мне тут.
