локоть, не давая упасть. Она кивнула, невидяще повернулась к окну:
– Когда?
– Через неделю.
– Бекки, тебя подлечат. Станет лучше.
– Знаю, – ровно произнёс Майк, скребя ногтями щеку и глядя в проход:
– У меня к тебе будет просьба. Я знаю, это их лечение... детокс и всякая фигня... Это все дерьмо собачье. Без наркоты я сдохну раньше, чем от тубика. – По его губам прошла судорога. – Больше четырёх дней мне ломку не осилить…
– Что я могу сделать?
– Не бойся: просить невесту копа, пронести в трусиках героин, не буду. Дерьмо, какая попсятина, – уголком рта усмехнулся Майк. – Ты принесёшь Метадон. Я объясню, как его достать. Это не трудно. – Внезапно вскинув тонкую руку, он помахал в воздухе бокалом, крикнув в пустой зал:
– Я не поняла, Хэнки! Мы тут празднуем или подыхаем? Включи, чёртов телек, чувак! Молли, пупсик, куда глядят твои прекрасные глазки? У меня закончилось пойло!
Грузные облака придавили останки домов Свалки. Душным пасмурным днём, сестра Джулии, полная женщина с обрюзгшим лицом и социальная работница в казённом костюме, крепко взяли под руки щуплого подростка. Понуро свесив голову, Джейсон вяло переставлял худые как у кузнечика ноги в непомерно больших кроссовках, оборачивался снова и снова, пока взрослые не усадили его в заляпанный грязью автомобиль.
Лина трясла деревянной рукой вслед прыгающему по ухабам форду, отчётливо ощущая, что предаёт Джея. Предаёт, как и все.
Через неделю, она так же помахала Майклу-Ребекке. Он исчез за белыми дверями приёмного отделения медицинского центра. Лина неподвижно стояла перед закрытыми створками, отрезавшими его от людей. Не замечала врачей в голубой униформе, не слышала скрип каталок по кафельным плиткам, надрывный рёв сирен во дворе…
Видела только измождённую фигуру, тяжело опустившуюся в кресло. Через полоски жалюзи лился оранжевый свет заходящего солнца. Голубые глаза поймали отблеск, зажглись, серое лицо осветилось. И Лина узнала его – смешливого мальчика из Коннектикута.
Тонкие губы дрогнули, сложились в улыбку:
– Прощай, Принцесса…
Сунув руки в карманы джинсов, Лина шла, сильно наклоняясь вперёд, зажимая зубами сигарету: все ещё стреляла по привычке у прохожих – отдавать некому и она курила сама, словно тлеющий огонёк поддерживал ускользающую связь.
Носки кроссовок отбрасывали камни и стёкла, она хмуро смотрела вперёд. Обошла болтающийся над головой огрызок провода электропередачи, протяжно царапавший асфальт. Равнодушно окинула взглядом остатки заправки: горсть мусора и дыры в бетоне; повернула к заброшенной железнодорожной ветке.
В плечи больно врезались лямки, набитого до верха консервами, скаутского рюкзака Пола. Лина остановилась, поправила ремешки, вглядываясь в полуразваленные здания с дырами фасадов через которые просматривались фрагменты каркасов и заросшее кустарником нутро. Громоздкий рюкзак привлекал алчные взгляды. Из обступающих сумерек уже следили. Но Лина не боялась: у неё в кармане уютно устроился «Глок-19» и она умела им пользоваться: могла попасть в дайм с десяти метров.
Лина безрадостно улыбнулась: исключительно прерогатива невесты полицейского. Трижды в неделю, Кроссман возил Лину на открытые стрельбища для полицейских или в платные тиры: учил поражать неподвижные и движущиеся цели. Тренировал, будто готовил к прохождению обязательного полицейского полугодичного теста по стрельбе. Лина привыкла к грохоту, ледяной тяжести в руке и синякам отдачи. Научилась заряжать, разряжать, чистить короткоствольное и длинноствольное оружие, испробовав: пистолет, помповое ружье, охотничье нарезное ружье с прицелом и даже автоматическую винтовку М16. Она перестала бояться смертоносной черноты дула, навсегда запомнив: самое страшное оружие – человек.
Лина углубилась в заросли бурьяна достигавшего пояса. Тихонько насвистывала, удивляясь, что ещё не появился Амиго. Продираясь сквозь ветки колючего кустарника, следила боковым зрением за деревьями: за широким стволом мог прятаться человек.
Закатное солнце проникало сквозь листву, заливало всполохами пожара узкую тропинку, вытоптанную в траве. Стиснув в кармане холодный металл, Лина сняла Глок с предохранителя. Хосе не должен уйти далеко: меняя места ночлежки, он держался двух мелких свалок на востоке – сортировал бутылки по производителям для мелкого пункта приёма стеклотары. Это была его территория. Его кусок.
Но... где же Амиго?
Напряжённо вглядываясь в едва обозначенный проход в кустах и перепутанных кленовых ветках, Лина нырнула в узкий лаз, словно в нору. Выставив перед собой пистолет, углубилась в чащу, игнорируя боль в спине. По позвоночнику скользнул холодок. Лина замерла, прислушалась. Кроны деревьев однообразно шуршали высоко над головой; негромко вскрикнула птица и взмахнула крыльями; серая белка вскарабкалась по трещине в коре старого дуба и исчезла.
Через мгновение Лина поняла: насторожил не звук, а запах… Она глубоко втянула в себя воздух, стараясь определить направление ветра, донёсшего сладковатый привкус. Пригнулась, пробираясь на полусогнутых ногах под нависшими ветками и вынырнула на прогалину. Маленькую поляну заключил частокол разросшихся деревьев. Косые лучи солнца легли розовыми пятнами в высокую траву.
Медленно, едва дыша, Лина спустила с плеч рюкзак, привалила к пню. Осторожно переступая сухие ветки, бесшумно перекатываясь ступнями с носка на пятку, обходила разбросанный хворост, груду тряпок… Порыв ветра взметнул горсть пепла и ударил в лицо тошнотворным запахом смерти.
Всхлипнув, Лина стиснула пистолет. В буром тряпье, сливаясь с бесформенной грудой, лицом вниз лежал старик: сухие листья и веточки запутались в седых волосах, изодранной одежде; узловатые пальцы сжимали связанные вместе узлом обрывки верёвок. Не нужно подходить ближе, чтобы понять: Хосе лежит в этой позе много дней; но Лина подошла... Натянув на нос ворот футболки, неловко сделала шаг... и конвульсивно дёрнулась. Влажный палец скользнул по спусковому крючку. Она едва не прострелила ногу, вскрикнув.
– Амиго… – выдохнула, подкосившись, рухнула на колени в кучу дрогнувшего мусора. Овчарка в ногах старика, вновь уткнулась мордой в лапы. Впалые бока едва заметно приподнялись и опали. Лина расширила глаза: в клочьях шерсти выпирала наружу кость бедра – рваные края сочащейся раны, облепили насекомые.
Шатаясь, Лина поднялась. Теряя сознание, сделала шаг в сторону, набрала в рот тошнотворно-сладкий воздух, преодолевая рвотный спазм. Вцепившись в дерево, обернулась, хрипло скомандовала:
– Ко мне, Амиго! Ко мне!
Приподняв воспалённые веки, Амиго поглядел сквозь кроваво-белёсую мутную плёнку, затянувшую глаза. Зажав футболкой нос и рот, Лина умоляла:
– Амиго, пойдём… ко мне! Пожалуйста, ко мне! Ко мне! Это я… – бессильно протягивая руку к большой голове, она разрыдалась.
– Пойдём, мой мальчик…
Она не могла больше дышать, запах гниения пробирался сквозь ткань и пальцы, набивался в горло и ноздри. Все колыхалось, по поляне плясали красные пятна. Лина заставила себя снова как следует взглянуть
