Но уже в следующее мгновение, поняла, что убегать и прятаться – не вариант. Если Кир захочет обсудить, надо обсудить. Он, в конце концов, имеет право высказать ей всё, что об этом думает.
Но Кир не захотел. Он вообще, похоже, просто уехал. Его не было ни на сборах в концертном зале, ни потом в институте, где деканат устроил для студентов юбилейный фуршет с гигантским тортом.
Кошки на душе конечно скреблись, но Маринка усиленно гнала их прочь, без оглядки окунаясь во всеобщее веселье.
– Давай, за успех? – подсела к ней Катька, качнула стаканчиком с шампанским. – Чтобы каждому пришло по заслугам, да?
– Давай, – усмехнулась Маринка. Чокнулись, выпили. – Ты, говорят, всё-таки едешь? Как умудрилась-то?
– А, это... – отмахнулась Катька. – Не важно. – Навалилась на Маринкино плечо. – Я сегодня случайно подслушала ваш разговор с Киром... Дура ты, Иванова, вот что я тебе скажу! По всем пунктам дура! Но это и к лучшему. С удовольствием перейму твою эстафету. – Пьяненько подмигнула: – Тоже, по всем пунктам. – И пошла к выходу.
Маринка проводила её взглядом. Сказать бы, чтобы не зацепило... Ну нет, взыграло, конечно! Но как-то странно, совсем не так, как накрыло в тот раз, когда нашла в её подушке кулон. Тогда дышать не могла от боли и ревности, а сейчас... Ну просто захотелось съязвить в ответ, или крикнуть вслед какую-нибудь гадость, обозначая кто тут всё-таки на первых правах «по всем пунктам»
Вот только зачем?
Машинально сунула руку в карман, нащупала половинку сердца на собранной из разномастных обрывков цепочке. Провела пальцем по неровному краю.
Ничейное.
Один потерял и даже не заметил, другой нашёл и мог бы забрать себе, но лишь поиграл и, не моргнув глазом, вернул.
Достала кулон. Ничейное разбитое сердце. Выкинуть к чёрту?
Зажала его в кулаке. Много раз уже порывалась выкинуть, но так и не могла. Было в нём что-то такое, отчего отчаянно хотелось прижать его к губам, и от мысли об этом глаза вдруг начинало щипать слезами. В глубине души Маринка прекрасно знала, откуда эти дурацкие нежности, но чтобы думать об этом осознанно... Ну уж нет. Всё, значит, всё.
Просто напилась, короче, и потянуло на нюни. Домой пора.
По дороге к вокзалу разглядела маячивший впереди Катькин силуэт. Придержала шаг, оставшись чуть позади, но на другой путь не свернула. Так и пошли вдоль заросшего бурьяном забора психдиспансера. Жутковатое, заброшенное местечко. Народу здесь и днём бывало не густо, а сейчас и подавно – никого, и одна бы Маринка в жизни сюда не попёрлась... Но сейчас она, во-первых, была не одна, а во-вторых, до электрички оставалось всего двадцать минут, нужно было спешить кратчайшим путём.
Из-за поворота вдруг выскочили два мужика, схватили Катьку. Маринка застыла, её словно парализовало от ужаса. Катька отбивалась и кричала, но они ловко скрутили её и поволокли в кусты. И Маринка очнулась.
Накинулась сзади, отбивая подругу и крича о помощи... но уже через мгновенье их обеих впихнули в салон поджидающей у обочины тачки и куда-то повезли.
Глава 41
Рамза приход Данилы воспринял как должное, словно и не сомневался. Короткий инструктаж «по понятиям»: субординация в стае, плюшки от «профсоюза», личная ответственность и санкции за косяки – и в тот же вечер Данила сменил свой ржавый жигулёвский таз на праворульного япончика. Пока казённого, но с возможностью выкупить. По особой благосклонности Рамзы получил беспроцентный аванс в счёт премии, и рассчитался с остатками долгов по спирту.
Всё. Свободен от всего прошлого, чтобы верно служить настоящему.
Вот так сразу до серьёзных дел его, конечно, не пустили, но с первых же дней определили на извоз в бригаду выбивающую долги из населения – чтобы привыкал и просекал специфику настоящего ремесла. Не век же в водилах мыкаться.
Теперь Данила много времени проводил над дорожными картами, либо лично разъезжая по городу и составляя «рабочие» маршруты с учётом запасных вариантов и возможностью, в случае необходимости, быстро и надёжно спрятаться от погони. А когда шли на дело, отвозил пацанов до точки и сидел под пара́ми, готовый гнать под двести, если вдруг нарвутся на ментов. Но это по инструкции, на деле же на ментов не нарывались – те были и в теме, и в системе, и в кормушке. Волки́ позорные.
Конкретно работы пацанов Данила не видел, но прекрасно понимал, что там происходит – методы и результаты «рейдов» обсуждались при нём. А иногда, прежде чем ехать домой, он выезжал на пустырь за городом и сжигал оставленные пацанами шмотки с пятнами крови. Это тоже входило в его обязанности. Пока. А в перспективе, кровавые шмотки водиле на утиль будет скидывать уже он.
Поначалу коробило. Были и бессонные ночи, и бесконечные думки, и торговля с совестью. Но постепенно что-то внутри немело.
У пацанов была своя философия: Денежный долг – это святое. Не уверен, что вернёшь – не влезай в долги. Всё.
Все должники обычно ноют за свою несчастную судьбу и особые обстоятельства, но по факту оказывается, что всегда есть что продать или куда податься. Да, многие понимают это и начинают шевелиться, только если хорошенько прижать им яйца. Понятно, что кому-то легче, кому-то тяжелее... Но если не прижимать вообще – в системе случится сбой. А когда система сбоит – наступает анархия, которая тащит за собой передел власти, бандитские войны и ещё больший мандец.
И если воспринимать свою работу как миссию – то вполне можно спать спокойно.
– Главное – не думать! Ты всего лишь маленький винтик в моём механизме, – философски вещал Рамза, сидя в парной. – Будешь хорошо крутиться, станешь золотым винтиком. Будешь очень хорошо крутиться – станешь главным золотым винтиком. Но механизм – Я! Я здесь думаю за вас за всех! А ты просто наслаждайся жизнью.
Рамза оказался довольно прост в общении, но слишком непредсказуем и вспыльчив. К тому же, он регулярно нюхал порох и вся его просветлённая философия, как правило, пёрла в моменты высокого кайфа.
По перво́й Данила терялся, когда за ним, вдруг, приезжали среди ночи и везли к шефу на разговор. Думал, накосячил где-то, готовился к худшему, но оказывалось, что Рамзу просто потянуло на философию.
Пацаны посмеивались, практически каждый из них прошёл через это – Рамзе нравилось быть покровителем, брать под крыло, опекать, выводить новичков на другой уровень, демонстрировать свою крутость.
– Расслабься, наиграется, ещё кого-нибудь возьмёт, а про тебя забудет, – уверял Залим. – Пользуйся моментом.
И Данила пользовался. Даже умудрился получить своего праворульного японца в дар. Просто поддакнул однажды невнятному бормотанию хозяина и попал в жилу.
– Ааа, красава! – рассмеявшись, Рамза даже на мгновенье перестал ковырять под ногтями своим неизменным ножичком, с лезвия которого незадолго до этого снюхал белоснежную дорожку. – Хорошо сказал. Айк! – В предбанник парилки тут же заглянул человек. Рамза кивнул на Данилу: – Япошку на него перепишите завтра. Безвозмездно.
Вот так просто.
Но, правда, куража, за которым пришёл, Данила так и не поймал. Бандитская романтика оказалась рутиной. Может, если бы Данила, как пацаны, закидывался колёсами – его бы тоже пёрло... Но он держался от этого в стороне. Во всяком случае, пока.
Но система давила и засасывала, неуклонно наступал момент, когда верность стае начнёт определяться полной лояльностью, и белые перья в чёрных крыльях уже не проканают. Пока Данила отмазывался тем, что под кайфом не может нормально водить, но как только его переведут в основную бригаду – придётся либо соответствовать, либо крутиться. Например, личная охрана Рамзы не допускается даже до обычной травки. То, что надо!
Правда, личная охрана – это и не сбор долгов. Личной охране доставалось гораздо больше дерьма. Причём не в плане того, что Рамзу пытался кто-то грохнуть – с этим-то как раз было спокойно, а в плане его личных загрёбов.
Особенно Данилу напрягали слухи о том, что обдолбавшись, Рамзу частенько пробивает на изврат. В частности – он любил насиловать, и в ответственность начальника охраны входило сглаживать все углы: подвозить хозяину девок, которые насилия не ждут, но от которых можно будет потом откупиться. Данила и сам пару раз видел, как их, сильно потрёпанных и даже побитых, выводят потом от шефа.
