Он этого не понимал, и не хотел бы этого касаться... Но! Со слов пацанов, те девчонки, все как одна, оставались довольны полученной компенсацией. А значит, они обычные шлюхи на зарплате. Так ведь?
Во всём есть своя философия – главное научиться быть бездумным винтиком большого механизма.
Данила старательно учился и вроде даже получалось. Но иногда корёжило.
Просыпался вдруг среди ночи и понимал, что тонет в дерьме, и ещё немного, и обратной дороги уже не будет. Точка невозврата, с каждой «задушевной» беседой Рамзы становилась всё ближе. Обратная стороны медали, плата за...
За что? Что он имеет в итоге? Чего добился?
А потом наступало утро, охватывала круговерть и всё как-то выравнивалось. Это просто другой пласт жизни. Другая среда. Не хуже, не лучше. Другая. В ней свои законы и своя правда. И жить здесь можно. Можно! И точка.
Главное не думать.
А потом он вдруг увидел ЕЁ. В этом гадюшнике, стены которого пропитались развратом и продажной «любовью»...
Сердце защемило. Упорно делая вид, что не замечает её, жрал и думал: твою же мать, ну сколько можно-то? Это же просто тёлка. Самая обыкновенная. Бывают и позачётнее.
И всё же, едва только Залим начал её клеить, разьярился, чуть в рожу ему слёту не дал, но тут же взял себя в руки. Спокойно. Каждый сам для себя выбирает. И если Маринка дружит с этой поблядушкой, в трусы которой всё кто ни попадя каждый вечер суют грязные деньги и дрочат на неё в приват-румах, значит, и сама недалеко ушла. Вот пусть Кирей с ней и разбирается.
Всю неделю после случайной встречи приходил в себя. На концерт, естественно, не собирался. Но за каким-то чёртом, в самый последний момент слился от пацанов и, зажав во вспотевшей ладони стебли трёх бордовых роз, припёрся.
Потому что Кирей, хрен ли. Ему будет приятно, что братан всё-таки нашёл время...
Ну да. И цветочки тоже ему. Ага.
Специально взял самое дальнее место на балконе. Сидел там, невидимкой, и, сминая в кулаке колючие стебли, всё ждал её выход...
Тот дебильный танец, кстати, она в этот раз танцевала с Киреем, и Данила смотрел на них, на их слаженные движения, на взгляды глаза в глаза и неподдельную страсть, и чувствовал себя идиотом.
Ну на хрена припёрся? Чтобы всковырнуть? Чтобы убедиться, что стоило ему уйти – и у них сразу наладилось? Чтобы позорно возбудиться на бегающую по сцене танцорку, которую хватает за ляжки братан?
А возбудился он не на шутку, хорошо хоть на коленях розы, а в зале темно.
То, что он видел сейчас, было гораздо круче и эротичнее, чем голые стриптизёрши на шесте. Те если и возбуждали, то так, исключительно в зоне члена, и вопрос решался так же просто – для этого даже баба не обязательна, достаточно свободной кабинки в сортире и воображения. А Маринка, она... Её хотелось обнимать, целовать. Ею хотелось дышать, пропитываться. Обладать ею – от пальцев ног до кончиков волос, каждой ресничкой, каждым взглядом, каждым чёртовым тараканом в её бестолковой башке.
Хотел уйти после первого отделения... Не смог.
Хотел взять себя в руки и спокойно, забив на волнение, подарить ей в финале цветы... Не смог.
Сидел до последнего – и пока расходились зрители, и когда в зале погас основной свет. Думал – сунуться за кулисы или нет? Не к Маринке, к братану. Сто лет его не видел, не общался. Соскучился.
Да или нет? Нет или да?
Пока морозился, на сцену вышла вдруг Маринка и уставилась в темноту пустого зала. Даниле даже показалось, что увидела его. Сжал в кулаке проклятые цветы, собираясь окликнуть...
– А, вот ты где, – выглянул из-за кулисы братан.
Подошёл к Маринке, обнял, что-то сказал – из зала не расслышать. Она ответила и стала искать что-то на полу. Кирей снова что-то сказал, и снова обнял – на этот раз крепко, хозяйски...
Данила резко отвернулся. Разрывало от ревности. Опаляло, скручивало, колотило... Похрен, что братан. Похрен, что эта дура аборт сделала. Любил её. Каждой клеточкой тела, каждой мыслью и вздохом.
Только кому это надо?
Цветы так и остались на кресле в зале, а он, не глядя больше на голубков ушёл.
Поехал не домой, а на свою позаброшенную точку приёма металла. На душе – опять хрен знает что. Опять всё не то, словно вернулся обратно на распутье, с которого начал.
Сидел среди холодного ржавого железа и хотелось выть.
...Если бы она только знала, как он её любит!
Ночью разбудил настойчивый стук в дверь. Оказалось, гонец от Рамзы.
– Поехали, шеф вызывает.
Данила с трудом сдержался от недовольной мины. Нахмурился.
– Случилось что?
– Угу, – гонец и сам был не особо в восторге, от того, что пришлось гнать чёрте куда среди ночи. – Похода, решил повысить тебя. Посвящение проходить будешь: баня, порох, две тёлки на круг. Видел одну из них мельком, ничего так, сладенькая. Всё по чину. Твои коллеги по бригаде уже там.
Данила бросился к туалету, но, не добежав, согнулся в углу коридора. Стошнил. Выпрямился, утирая рот подолом футболки.
– Блин, Жека, не могу я! Блюю каждые две минуты. Пацаны в курсе, я ж ещё вечером начал.
– Пацаны-то в курсе, но вот шефу похрен.
– Готовый, небось?
– Как обычно.
– Понятно... – снова согнулся, сунул два пальца как можно глубже. Ненавидел вызывать рвоту, но сейчас готов был блевать без остановки. Выпрямился, держась за живот. – Чёрт... С-сука... Не могу, Жекан. Видишь же...
– И что я ему скажу?
– Да блин, я себе хату заблевал, могу и ему баню. Так и скажи. Или тебе с собой в баночку доказательств наложить?
Жекан, остался недоволен, но уехал. Данила замыл пол, опустился на корточки в коридоре, упёрся затылком в стену. Вот и мандец подоспел. Каждый раз симулировать не проканает, а вопрос, похоже, уже встал ребром.
Посвящение, наркота, тёлки по кругу...
Не, ну нахер. Это всё-таки не к нему.
Вот только и соскочить просто так уже не выйдет, остаётся только драть когти. Причём, не к мамке, а капитально – туда, где никаких видимых конов, никто не ждёт, и не будет искать. В пустоту.
В дверь снова постучали – громко и настойчиво.
– С-сука... – приготовившись продолжать блевотный цирк, выругался Данила и открыл.
Но на пороге стоял опер Иванов. Пауза, ментовские глаза-рентгены. Данила усмехнулся, распахнул дверь шире, давая понять, что скрывать ему нечего. Опер вошёл, повёл взглядом по порядком неряшливой, заброшенной за последние недели квартире, и дальше коридора не сунулся.
– Маринку давно видел?
– Да вот, на концерте, – слегка растерялся Данила, – а что?
– Где сейчас может быть, знаешь?
– Нет.
Опер ещё раз окинул квартиру внимательным взглядом, развернулся на выход:
– Если вдруг появится, дай мне знать. – Замер на мгновенье. – Пожалуйста.
А вот это было неожиданно, Данила даже не нашёлся, что ответить. Ну, в смысле, он действительно не знал, где именно сейчас Маринка, но... Усмехнулся: Кирей, гад, неужели ты так и не решился познакомиться с папаней? Но не ему же их теперь знакомить, правда, ведь?
«А вы это, помотайтесь по гостиницам, они наверняка где-то там с Кругловым сексом занимаются. Кстати, Круглов, это её парень...»
Нет уж. Пусть сами как-нибудь.
Опер ушёл, а Данила уже не мог заснуть – упорно гнал мысли о братане и Маринке, и листал армейскую записную книжку, прикидывая, к кому из пацанов можно временно кинуть кости. Буквально первые пару дней, до первой, самой примитивной подработки, а дальше он уже сам. Теперь уже точно заново и точно с нуля.
Глава 42
Катька, обхватив колени руками, забилась в угол и молчала, а Маринка металась по маленькой комнатке с большой кроватью, пытаясь найти выход. Но дверь заперта, третий этаж, под окнами ни деревца, ни хотя бы трубы водостока какой-нибудь. Просто голая стена. Можно, конечно, попытаться спрыгнуть, но слишком уж велика вероятность так и остаться там, внизу, с переломанными ногами. И это в лучшем случае.
