И Катька наконец очнулась.
Окно распахнулось с глухим стуком, но Маринке показалось, что он прокатился по ночной тишине, словно набат. Вздрогнула, замерла... За дверью тишина. Осторожно свесилась из окна: оно выходило на заднюю сторону здания, метрах в десяти от него в чёрную темень ночи уходила полоса выжженного камыша, и почти сразу за ней поднималась насыпь железной дороги, на которой, скупо освещаясь долетающим из окна светом, стоял состав с цистернами. И это было хреново – прямой путь к бегству отрезан, придётся как-то оббегать, а как далеко – один бог знает!
Но хуже всего было то, что «каната» не хватило до земли. Можно было бы, конечно, развязать узлы, и попробовать спускаться, рискуя не удержаться и, соскользнув, рухнуть, но времени не было даже на это. Что есть силы дёрнула, контрольный раз проверяя, узел на батарее. Повернулась к Катьке.
– Кто первый?
– Давай ты, – оглянулась она на дверь. – Если кто-то зайдёт, постараюсь задержать.
Первой было страшно. Но остаться там, в комнате, ничуть не лучше...
Тряпки трещали и раскачивались, от паники потели и скользили руки, и если бы не узлы через каждые метр-полтора, Маринка бы точно не удержалась. На уровне середины второго этажа «канат» закончился. Оторваться от хлипкой, но всё-таки опоры было так трудно... Но Маринка зажмурилась и отпустила руки.
Падая, подвернула лодыжку, сильно ударилась коленом и свезла чуть не полруки – от локтя до плеча. Замерла, задохнувшись от боли, заставляя себя подняться хотя бы на четвереньки. Здесь внизу было ещё страшнее, чем на канате. Казалось, она рухнула с грохотом слона и её, конечно, все услышали... Превозмогая боль, отползла чуть в сторону. Подняла голову.
Катька смотрела на неё сверху, и даже отсюда было видно, как ей страшно.
– Давай, – одними губами шепнула Маринка и для наглядности призывно махнула рукой. – Давай, Махонина, твою мать!
Когда Катька почти добралась до конца каната, он вдруг сорвался от самого верха – узел на батарее всё-таки не выдержал. Катька рухнула на спину, закричала. Маринка кинулась к ней, зажимая рот рукой, в полном отчаянии уговаривая:
– Тихо-тихо-тихо, Кать... Чшш...
– Эу! Стоять, суки! – раздался окрик.
Маринка резко задрала голову, но увидела лишь, как исчезает в оконном проёме мужик. Похолодела. Ну всё, теперь их поймают, и тогда точно конец...
– Пойдём, – собрав волю в кулак, с трудом поднялась Катька. – Давай, быстрее...
– Куда?
– Прямо, – заметно прихрамывая, потащила она её за собой. – Там за насыпью дачи, есть шанс спрятаться.
– Но там поезд!
– Есть идеи получше?
Когда сзади заметались яркие лучи фонарей и снова послышалось: «Стоять, суки!», Маринка уже забралась под состав. Катька ползла следом и вдруг закричала, отчаянно отбиваясь от схватившего её за ногу преследователя. Маринка заметалась, потащила Катьку на себя, и в этот момент что-то жутко громыхнуло, передавая грохот и скрежет по цепочке, состав вздрогнул... И медленно тронулся.
Маринка заорала, машинально, с утроенной силой дёргая Катьку на себя. Преследователь не рискнул соваться под движущийся состав и отпустил Катьку. Завывая так же истерично, как Маринка, она кинулась вперёд.
Это было так жутко! Казалось, поезд неумолимо набирает скорость и вот ещё мгновенье и их размажет по шпалам, раздерёт в клочья какой-нибудь висящей из-под днища штукой, перережет на части многотонными колёсами. Как молния мелькнула мысль о том, что, может, лучше залечь, вжаться в землю и...
– Иванова, шевелись! – отчаянно пихала её вперёд Катька, не давая впадать в ступор. – Быстро, быстро!
Вырвались из-под состава, стремительно покатились под насыпь.
– Ва́лим, валим! – не переставая кричала Катька. – Он остановился!
И Маринка вдруг поняла, что состав действительно, всё ещё жутко визжа тормозами и громыхая буферами, снова стоит.
Куда-то кинулись. Темень вокруг была такая, что не то, что дорогу – себя не видно! Поэтому, ударивший в спину пронзительный луч фонаря был похож на клинок. Он словно прошил Маринку насквозь, лишая воли и сил, и наливая свинцом ноги.
Сзади уже раздавались крики преследования, Маринка, дёрнув за собой Катьку, метнулась в сторону, и они вдруг полетели куда-то, натыкаясь на что-то то острое, то мягкое, то жёсткое, то мокрое, то звенящее, то шуршащее... И с размаху влетели в какие-то кусты.
Маринка пришла в себя первая. Сверху раздавались крики:
– По краю смотри! Они где-то здесь!
– Обойди по мостику!
– Пацаны, ещё фонарь дайте!
Всполошилась, поднимаясь на четвереньки. Вокруг такая темень, что, кажется, дышать трудно.
– Кать... Ка-а-ать... Ты где?
В ответ послышался слабый стон. Рванув на него, на ощупь нашла Катьку.
– Кать, вставай... Давай... Найдут, ведь, Кать...
Но она лишь хрипела и стонала.
Маринка, подставив плечо, подхватила её, куда-то поволокла, то и дело оступаясь, проскальзывая на чём-то, напоминающем осколки стекла или битый кафель. Что бы это ни было – оно жутко скрипело и звякало. Маринка взяла чуть в сторону и, не удержав равновесие, завалилась спиной в пустоту. Катька с долгим стоном рухнула на неё. Одновременно с этим рядом-сверху послышались голоса: «Где-то здесь. Внимательно смотри!» и заскользили лучи фонарей.
Катька застонала, Маринка зажала ей рот.
– Тихо, Кать, тихо... – шептала, плача. Умоляла. Заклинала.
Но Катька продолжала слабо стонать, и Маринка навалилась сверху, пытаясь чуть ли не накрыть её собою.
Лучи фонарей метались рядом, а Маринка с Катькой валялись всего в паре шагов от них, за завесой то ли корней, то ли веток, словно в тайной пещере, и задыхались от ужаса.
Казалось, они пролежали так вечность, особенно страшно было, когда Катьку начинало вдруг крупно колотить, и она не могла сдержать стон. Тогда Маринка зажимала ей рот руками и, крепко зажмурившись от отчаяния, молилась...
Когда погоня ушла и снова воцарилась темнота и тишина, в которой так тревожно постанывала Катька, Маринка долго не решалась не то, что выбраться из укрытия, но даже просто пошевелиться.
– Марин... – слабо простонала Катька, – я, похоже, умираю, Марин...
– Ты что несёшь, Махонина? – сдерживая рыдания, обхватила Маринка её голову. – Наоборот, мы, кажется, спаслись!
– Живот... – шепнула Катька, и её снова затрясло.
Маринка, холодея, опустила руку, повела, чувствуя под пальцами мокрое, горячее и липкое пока не наткнулась на торчащий из Катькиного живота осколок чего-то...
– Больно, – прохрипела Катька. – Больно...
Маринка закусила губу и заревела. Нужно было срочно бежать за помощью, но там, наверху, наверняка всё ещё металась погоня.
– Кать, потерпи, Кать...
– Мы недалеко от Шпалопропитки... Станция такая, знаешь... Там... Там локомотивное депо есть, там должен быть телефон, Марин... Ты потом туда иди... – схватила вдруг её за руку: – Только не сейчас, Марин... Подожди... Я не хочу... Я боюсь... Одна... Умирать одна... Боюсь...
– Перестань, – прижалась к её щеке Маринка, – перестань, всё будет хорошо!
– Ты не уходи пока!
– Я никуда без тебя не уйду, Кать! Ты отдохни, и мы вместе пойдём...
– Спать хочу...
Маринка всхлипнула, сдерживая вой ужаса. Где-то в кино видела, а может, в книжках читала, что нельзя давать спать. Что если заснёт, то всё...
– Не спи, Кать! Давай поговорим! Ты когда в Китай поедешь, привези мне халат шёлковый, ладно?
Катька едва слышно усмехнулась. Маринку это ободрило.
– И научись там, у них, палочками есть, мне потом покажешь, как, ладно? Кир говорит, это не сложно!
– Кир... – застонала она, – он классный, Марин. Зря вы... зря расстались. Он... Тот раз, когда кулончик этот потерял... Я соврала тебе Марин... Я... – Застонала, отдышалась. – Я сама к нему в ту ночь пришла... Просто разделась и пришла... А он... – слова давались с трудом, она то и дело замолкала, борясь с одышкой.
– Кать, не надо, – гладя её щёки и лоб в испарине, шептала Маринка. – Не трать силы. Это всё не важно, Кать...
