и, проигнорировав мой вопрос, уставился в окно.
— Антон часто видел ее, выходящей из моей спальни. Но ничего не говорил. Ева потом сама призналась, что иногда они встречались. Бывало, даже трахались на моей кровати. Девчонка находила это забавным.
Последняя фраза особенно развеселила Островского. Господи, что с этими людьми не так…
— Я не понимаю, зачем вы мне это всё рассказываете! — резко вскинулась я.
Ледяные мурашки ужаса бежали по моей спине. Я так боялась услышать от Островского, что он убил Клима.
Мужчина криво усмехнулся и сделал жадный глоток виски.
— Можешь больше не притворяться, девочка. Ты похожа на Еву, как сестра-близняшка. Когда я увидел тебя на пороге своего дома, то охерел. Подумал уже, что она вернулась с того света. Чуть не перекрестился, — хохотнул он, ставя на стол пустой бокал.
Я молчала, чувствуя, как каждая моя мышца звенит от напряжения. Блять, да скажи уже, где Клим, и что ты с ним сделал!!!
— А когда ты рассказала о похищении, я вдруг всё понял.
Островский оторвался от стола и подошел ко мне. Наклонившись, он уперся двумя руками о подлокотники кресла, нависая надо мной. Я практически перестала дышать. Запах дорогого парфюма и виски вызывали тошноту. Если бы я не знала, что Клим не может иметь детей, то подумала бы, что Островский прав, и я действительно беременна.
— Я всё, блять, понял, — медленно повторил мужчина, не сводя с меня горящих глаз. Он был злой, как черт, и уже не ухмылялся.
— Этому мальчишке удалось обвести меня вокруг пальца. Я даже не думал, что он может решиться на похищение моего сына, — тихо процедил Островский, вглядываясь в мое лицо. — Я никогда не воспринимал Клима всерьез, думал, он весь в отца профессора — интеллигентный хлюпик, способный лишь втайне дрочить на свою сводную сестру.
Мне будто влепили пощечину. Я до скрипа сцепила зубы и со всей силы сжала пальцы в кулаки. Клим был выше всей этой грязи. Если он любил, то всем сердцем. И я не поведусь на слова этого мерзкого человека.
Я продолжала молчать, глядя Островскому прямо в налитые кровью глаза. Я чувствовала, как внутри меня поднимается что-то сильное, первородное, неподвластное ни времени, ни эмоциям. Страх, отчаяние, тревога вдруг куда-то пропали. Я просто смотрела на злого порочного мужчину, пытающегося прожечь меня взглядом.
Но я уже не боялась его. Я ничего не боялась.
Я вдруг поняла, что самое страшное — это не смерть. Самое страшное — умереть, не испытав невероятного всеобъемлющего чувства. Любовь? Наверное, это она…
Но как же мало одного слова, чтобы выразить всю глубину этого состояния. Это гораздо выше меня, Клима, смерти, страха, сожаления, целой вселенной… Моя любовь к Климу она не привязана ни к чему и ни к кому. Она будет жить вечно. Даже когда нас не станет.
И я почувствовала себя такой свободной, как никогда за всю свою долбанную жизнь.
Мне даже не понадобилось отпущенных двадцати дней, чтобы обрести крылья.
Я уже стала свободной.
Опустив ресницы, я глубоко вдохнула, ощущая, как расправляется моя грудная клетка, потом резко распахнула глаза и легко улыбнулась, ловя напряженный взгляд Островского.
— Так где теперь Клим? — тихо спросила я.
Мне казалось, что я чувствую легкое дыхание Клима на своей шее. Он любил ловить губами мой пульс и изводить долгими чувственными поцелуями.
И ощущение этой призрачной ласки делало меня такой сильной…
Островский резко выпрямился и, развернувшись ко мне спиной, отошел к столу. Может, он тоже что-то почувствовал?
— Так значит ты ждешь ребенка не от моего сына, а от Клима? — глухо спросил он, хватая тяжелой рукой бутылку с виски.
— Дедушкой вы точно не станете, поэтому давайте уже закроем эту тему, — раздраженно проговорила я, глядя Островскому в спину.
Эти разговоры о беременности нервировали меня. Я вдруг поняла, как хотела бы, чтобы во мне осталась частичка Клима.
Островский хмыкнул себе под нос и, налив еще виски, развернулся ко мне.
— Так ты была в сговоре с Климом еще до похищения? — спросил он, прошивая меня внимательным взглядом.
— Нет, — искренне и просто ответила я.
Тут даже не нужен был детектор лжи, чтобы понять, что я не вру.
— Где вы познакомились?
— В кафе, из которого он увез меня вместе с Антоном, — пожала я плечами.
Губы Островского растянулись в широкой улыбке.
— То есть ты действительно влюбилась в этого придурка, похитившего тебя? — издевательски протянул он. — Ну ты и дура!
Он откровенно смеялся надо мной, но едва ли это задевало меня. Я презирала Островского, и его слова проносились мимо, не оставляя следа. Я хотела услышать от него только один ответ.
— Где сейчас Клим? — упрямо повторила я свой вопрос.
Островский, прищурившись, процедил:
— Вообще-то я думал, что это ты скажешь мне, где он.
Я продолжала удерживать взгляд мужчины. Врет? Не похоже…
— Когда ты припёрлась в мой дом, до меня, наконец-то, дошло, что моего сына похищали не конкуренты, а этот недоделанный любовник Евы. Я сразу отправил за ним людей, но было поздно. Клима действительно кто-то увез. В этом ты не соврала. И даже, блять, моих связей не хватило, чтобы разузнать кто именно!
На последней фразе Островский резко опрокинул в себя новую порцию виски. Он нервничал. Этот человек привык, что для него нет неразрешенных задач. Практически весь город был в его власти — криминальные структуры, полиция, ГАИ, прокуратура… А тут у него из-под носа увели какого-то пацана, и Островский даже не мог понять, кто это сделал. Это был сильный удар по самолюбию.
— Если бы я знала кто, то не пришла бы к вам, — тихо проговорила я, поднимаясь с кресла.
Я поняла, что Островский не причастен к похищению Клима, и испытала одновременно и облегчение, и разочарование.
Так где же ты, Клим?..
— Отпусти моего сына, девочка. Он крутится вокруг тебя, как влюбленный щенок, — отрывисто проговорил Островский, наблюдая, как я направляюсь к двери.
Я словно наткнулась на невидимую преграду. Отец решил проявить заботу о своем сыне?
Я медленно повернулась к мужчине, сжимавшему в руке бокал с виски, и почти шепотом ответила:
— Я никого не держу.
— Дай ему пинка, — жёстко отрезал Островский, впиваясь в меня своими ледяными глазами.
Я
