Грейс пронзил ночной воздух, вонзившись, как стрела, глубоко в его сердце.
— Нет!
Слишком поздно. Слишком, блядь, поздно. Кровь стекала по её лицу, пачкая белую блузку, а её крик продолжался и продолжался, и этот звук отдавался эхом в его сердце.
— Сделай это, — прокричал Чезаре, перекрывая её крики, слюна слетала с его губ. — Или я буду резать её красивое личико до тех пор, пока даже её отец не сможет узнать её. Она — единственное, что мешает тебе стать тем, кто ты есть на самом деле. Мы Де Лукки. Здесь нет места эмоциям, нет места чувствам, нет места любви.
Зрение Рокко окрасилось красным, каждая клеточка его тела кричала от ярости и агонии. Он схватил солдата за волосы и провёл ножом по его горлу — быстро и безболезненно, единственное милосердие, которое он мог оказать.
Когда парень упал на камни, он бросился вперёд, молясь о смерти от пистолета, приставленного к его спине, прежде чем Грейс почувствовала ещё большую боль.
— Отпусти её!
Чезаре ослабил хватку, и она рухнула на землю. Всё было кончено. Чезаре победил. Рокко не нужно было смотреть на лицо Грейс, чтобы увидеть её ужас и опустошение. Он был всем, что она презирала, — худшей частью мафии, которая убила её мать. Он больше не найдёт убежища в её объятиях, не найдёт прощения в её сердце или успокоения под её пальцами. Он никогда не ляжет с ней и не услышит её прекрасный голос, не почувствует мягкость её тела или звук её смеха. Она была всем, что было хорошего и чистого в этом мире, а он был всем, что было злом. Каким-то извращённым образом Чезаре оказал ему услугу. Он спас Грейс от созданного им монстра — монстра, который был слишком слаб, чтобы отпустить её, и поэтому уничтожил её.
— Если бы ты был моей крови, мне было бы стыдно называть тебя своим сыном, — холодно бросил Чезаре. — Из троих моих приёмных детей ты моё самое большое разочарование. Ты возобновишь своё обучение. Теперь, когда тебя ничто не отвлекает, я ожидаю, что ты преуспеешь.
И разве это не вогнало нож в цель? У него не было воспоминаний о своей жизни до Чезаре. Никаких воспоминаний о родителях или приюте в Вегасе, где его нашёл Чезаре. Чезаре был единственным отцом, которого он когда-либо знал. Его экономка, единственная мать. Даже когда Чезаре начал обучать его как силовика мафии, он терпел эмоциональную и физическую боль, потому что верил, что учения Чезаре были продиктованы любовью.
Он был неправ. Точно так же, как он ошибался, думая, что у него может быть нормальная жизнь с нормальной девушкой. Пришло время разорвать все связи. Он уже совершил поступки, которые сделали его неподвластным искуплению, поступки, которые терзали его душу и не давали ему спать по ночам. Время перестать бороться с тем, кем он был на самом деле. Время отпустить её.
* * *
— Рокко.
Рокко вздрогнул и проснулся, мгновенно почувствовав дрожь в голосе Грейс. Его рука скользнула под подушку, он вытащил оружие и спрыгнул с кровати, готовый сразить незваного гостя.
— Где он? — спросил он.
— Нет. — Она отпрянула к стене, закрыв лицо руками, отвлекая его красотой своего обнажённого тела. — Здесь никого нет.
Он мысленно проклинал себя за то, что позволил инстинкту взять верх над рациональным мышлением. После многих лет, когда его будили только для того, чтобы избить, малейший звук заставлял его тело реагировать так, как будто ему угрожали.
— Что не так? — Адреналин бурлил в его теле, и он быстро осмотрел квартиру, не веря, что она может быть такой испуганной, когда там никого нет.
— Твоя спина. — Она в ужасе уставилась на него. — Что с тобой случилось? Кто это сделал?
Рокко облегчённо вздохнул и опустил пистолет. До сегодняшнего вечера он был осторожен, чтобы не показывать ей свою спину, либо не снимая рубашку, либо ставя её перед собой, но прошлой ночью, после того, как он любил её должным образом — медленно и сладко, как делал раньше, — он снял одежду полностью, чтобы почувствовать её рядом с собой и совершил ошибку, заснув с ней в объятиях.
— Это пустяки.
— Пустяки? — Её рука взлетела ко рту. — Рокко. Это не пустяк. И ты получил эти отметины не в драке. Это пытка. Кто-то пытал тебя. Это был Чезаре?
Слова покинули его. Как он мог объяснить необходимость наказывать себя за каждый свой поступок, который терзал его душу? Целой жизни наших Отцов и Девы Марии было бы недостаточно, чтобы искупить его грехи. Это было что-то слишком глубоко личное, чтобы объяснять. Даже Клэй не знал, зачем он посещал подземелье или какое утешение искал под ударами кнута.
— Иди в постель. — Он сунул пистолет под подушку и натянул рубашку.
— Я хочу знать, что случилось. — Она скрестила руки на груди, и ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, что это была не та девушка, карабкавшаяся по берегу реки, с мокрым от крови и слёз лицом, которая кричала ему, чтобы он оставил её в покое, девушка, которая убежала, оставила его, не попрощавшись. У этой Грейс были борьба и мужество, и она не собиралась отступать.
— Я сказал, оставь это, — отрезал он.
— Нет.
— Господи Иисусе, блядь, Грейс. — Его голос поднялся до крика, и он хлопнул рукой по кровати. Он знал, что слишком остро реагирует, но кошмар всё ещё был с ним, пробираясь сквозь его сердце. — Это не имеет к тебе никакого отношения. Есть вещи, которые ты просто не можешь исцелить.
— Твоя боль — это всё, что связано со мной. — Она сжала губы и посмотрела на него. — Душевные боль и травмы — это то, что я лечу. И не смей больше так со мной разговаривать, или я выйду за эту дверь.
Его рот открылся и снова закрылся. Когда он говорил таким тоном с солдатами Тоскани и их помощниками, они чуть не ссались от страха. Когда он хмуро смотрел на людей, которых выслеживал, те дрожали от ужаса. Но Грейс, меньше его ростом, четверть его силы, великолепно обнажённая рядом с его кроватью, не принимала его дерьмо, и он никогда в жизни не был так возбуждён.
— Ничего не происходит без моего согласия. — Это было всё, что он собирался ей сказать, и даже это откровение прозвучало сквозь стиснутые зубы.
— Кинк (*Kink, в буквальном переводе — странность, отклонение, ненормальность. Обычно это явление носит эротический оттенок, то есть кинк — это особо возбуждающая ненормальность, в чём бы она
