Она бросает взгляд на Грейсона на переднем сиденье, татуированные руки которого крепко сжимают руль, и говорит своей дочери с косичками поторопиться и сесть в машину.
Она, наверное, думает, что мы педофилы. Реальность еще хуже.
В течение последних десяти лет каждую неделю в один и тот же день в одно и то же время мы с Грейсоном встречались где-нибудь в городе в его машине. Сегодня наша встреча состоялась на стоянке на третьем этаже гаража рядом с кинокомплексом.
Грейсон всегда ездит на бежевом «шевроле импала» старой модели. Я всегда сажусь сзади, а он садится спереди. Он никогда не поворачивается, чтобы посмотреть на меня, когда забираюсь в машину. Я никогда не прощаюсь, когда ухожу.
Иногда у меня возникает гнетущая мысль, что мы все равно будем делать то же самое, когда станем стариками, через тридцать лет.
Но сомневаюсь, что проживу еще два года. Та жизнь, которую я веду, не предполагает смерть от старости.
Хотя именно так я думал более двадцати лет назад, когда только начинал, когда с Грейсоном в моей жизни был седой старый куратор по имени Говард, который обычно рассказывал бессвязные бессмысленные анекдоты об Олимпийских играх восемьдесят четвертого года. Он умер от цирроза печени.
Отличный способ уйти. Услышь я такой диагноз, наверное, пустил бы себе пулю в лоб.
Более тихим, более сдержанным тоном Грейсон говорит:
— Я бы никогда не одобрил идею забрать ее с собой, но ты мне не говорил.
— Это была идея Диего. Он не сказал тебе, потому что знал, что ты бы этого не одобрил. Я согласился с этим решением.
— Отлично. Значит, теперь ты тоже стал изгоем?
— О, только не надо драматизировать. Вашего разрешения не требуется.
— Но, насколько мне известно, как раз требуется. Ты должен держать меня в курсе, Дек.
— Я не обязан ничего делать, Грей. Что ты и сам прекрасно знаешь. — Он смотрит на меня в зеркало заднего вида, его темные глаза становятся еще темнее от ярости.
Наш темперамент — одна из немногих вещей, которые нас с ним объединяют. Он еще более склонен к вспышкам гнева, чем я.
Единственный сын патрульного в третьем поколении, он всегда знал, что пойдет в правоохранительные органы. Это семейный бизнес. Но я подозреваю, что он жалеет, что не пошел по стопам своего отца и не поступил на службу в полицию Бостона, а выбрал ФБР, ведь тогда ему не пришлось бы иметь дело со мной.
Я — причина, почему он постареет раньше времени.
— Итак, каков наш план? Ты допросишь ее, а потом отправишь обратно к Казимиру? И как ты думаешь, что с ней случится, когда он узнает, что ее расспрашивали о нем? Потому что я могу гарантировать тебе, что ничего хорошего из этого не выйдет.
— Я никуда ее не отправлю. Она собирается остаться со мной.
В его молчании слышится недоверие. В зеркале заднего вида я вижу, как Грей моргает, пытаясь решить, правильно ли он меня расслышал.
— Ты делаешь эту бедную девушку своей рабыней?
Это слово вызывает в воображении образы обнаженной Слоан, стоящей на коленях в наручниках с твердым членом во рту. Жар разливается у меня в паху. Я делаю мысленную заметку воспроизвести эту фантазию дома, сегодня вечером.
Я мягко говорю:
— Какого очаровательного мнения ты обо мне, оказывается.
— Я знаю тебя. Мое мнение основано на голых фактах.
— Тогда ты, наверное, будешь разочарован, услышав, что я не превращу ее в рабыню. Просто делаю ее своей. Точка.
Грей снова моргает. Он так сбит с толку, как будто я говорю по-португальски.
— Под каким углом? — интересуется он.
— Здесь нет никакого угла.
— Всегда есть какой-то угол зрения. У тебя нет подруг. У тебя нет личной жизни. У тебя есть только работа, о которой ты всегда мечтал. Вот почему у тебя это так хорошо получается. Ты ничем не обременен. Невозмутимый. Одиночка.
— Люди могут меняться.
— Это что, гребаная шутка? Ты что, издеваешься надо мной прямо сейчас?
Я говорю сквозь стиснутые зубы:
— Это становится утомительным. Прислушайся к словам, слетающим с моих губ. Я оставлю ее у себя. Она — моя. Внесите это в реестр, распространите информацию и привлеките всех к работе.
— Эй, эй, эй. Подожди секунду. Ты хочешь сказать, что хочешь сделать ее своим активом?
— Потенциально. У нее определенно есть то, что для этого нужно.
Грей — полное недоверие.
— Ты готов раскрыть свое прикрытие ради девки с классным задом?
— Еще раз назовешь ее так, и умрешь на счет десять.
Мы смотрим друг на друга, в зеркале отражаются две пары сердитых глаз. Голубых и карих… двух чертовски упрямых парней.
После напряженного момента Грей говорит:
— Это первый раз, когда ты мне угрожаешь.
— И если ты снова проявишь к ней неуважение, за угрозой последует пуля.
Он недоверчиво качает головой.
— Господи иисусе. Я бы спросил тебя, выложена ли ее киска золотом, но я не хочу схлопотать пулю.
Я рычу:
— Твое заявление максимально близко приблизило тебя к возможному прохождению по туннелю света.
Грей поднимает руки вверх, сдаваясь.
— Отлично. Сдаюсь. Но, возможно, тебе стоило бы потратить минутку на то, чтобы подумать, чего бы она хотела. Потому что я могу гарантировать тебе, черт возьми, что если бы я мог вернуться в прошлое и выбрать, браться за эту работу или нет, я бы за нее не взялся.
— Я тоже тебя люблю.
Грей бормочет:
— Хватит дергать меня за яйца, чувак.
— У тебя есть список?
Грейсон роется в кармане рубашки. Он питает слабость к рубашкам в красно-черную клетку. Я думаю, он воображает, что они делают его похожим на лесоруба. Хотя у него действительно мускулистые предплечья и широкая спина человека, зарабатывающего на жизнь каждодневным маханием топорища, я должен отдать ему должное.
Не оборачиваясь, он протягивает через плечо сложенный листок бумаги.
— Постарайся не привлекать к себе внимания. Я не могу объяснить, откуда взялась такая гора трупов.
— Ты знаешь, что именно так я и поступлю.
Он усмехается.
— Знаю, что ты сделаешь все, что, черт возьми, захочешь, вот что я знаю.
Что-то в его тоне заставляет меня остановиться и посмотреть на Грейсона повнимательнее.
Ему нужно подстричься. И побриться. Раньше он никогда не отличался особой аккуратностью, но теперь выглядит так, словно целый месяц спал на чьем-то диване. И эта его борода вышла за пределы территории лесоруба, превращая его в подобие асоциального горца, который стреляет в медведей ради забавы.
— Как поживает твоя жена, Грей?
Его потрясенный взгляд пересекается с моим в
