рассказываешь? Почему ты, по крайней мере, не отправил мне сообщение, чтобы я знала, что ты жив? Я так переживала за тебя все это время. Боялась, что ты можешь быть мертв. Разве ты не знаешь, что нет ничего, чего бы я тебе не простила?
В тот момент, когда мое сердце переполняется, я скриплю зубами от негодования. Вот что она со мной делает. Вот так она дергает меня до тех пор, пока я не начинаю бояться, что разорвусь пополам. Как я могу сохранить верность Риверу и нашему делу, сохраняя при этом верность ей, моему сердцу и всем мечтам, на которые она когда-либо вдохновляла?
— У меня были дела, о которых нужно было позаботиться. — Я довольствуюсь ответом, отодвигаю стул от стола и беру недоеденную половину своего ужина со стойки. Когда я не смотрю на нее, мне легче сохранять стену между нами, поэтому я стою к ней спиной, уставившись на место над раковиной.
— Дела? — спрашивает она, полная сомнений. — Какие дела?
Я устал от стен. Устал от лжи. Устал сдерживать себя от единственного милого, хорошего, совершенного создания в моей жизни.
Вот почему, вместо того чтобы наброситься на нее и потребовать, чтобы она заткнула свой гребаный рот, я спрашиваю:
— Ты когда-нибудь слышала о ”Безопасном убежище"?
Это первый раз, когда я пробормотал эти два слова кому-либо, кроме Ривера, за все время, что я себя помню. Наверное, со старых времен, сразу после всего, что случилось.
Произнесение их вслух открывает дверь, через которую, я надеялся, ей никогда не придется переступать. Я не хотел подвергать ее этому. Уродству, темноте. Она заслуживает гораздо лучшего, чем быть втянутой в мое поганое прошлое.
С другой стороны, если у нас когда-нибудь будет будущее, она должна знать. Я не смогу скрывать это от нее, особенно когда Ривер чертовски сильно хочет довести эту войну до кровавого конца. Я не смогу хранить секреты, когда на моих будет руках кровь. Лучше объяснить все сейчас.
Позже это сэкономит время. У нее будет возможность все обдумать и понять, насколько это правильно, потому что у нее нет другого выбора. Она либо следует за мной в бою, либо я тащу ее, кричащую, на себе. Я бы предпочел первое, но так или иначе, от судьбы не уйдешь.
Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как ее густые ресницы трепещут при упоминании этого названия, а на переносице появляются морщинки беспокойства, как всегда, когда она концентрируется.
— Мне кажется, что я уже слышала это название раньше, да.
— Но ты помнишь, что слышала о том, что там произошло?
Морщины становятся глубже, ее брови хмурятся.
— Не думаю. Я почти уверена, что слышала об этом лишь мельком. Ты знаешь, как это бывает. На самом деле женщины не имеют права голоса в семейных делах.
— Конечно, я понимаю, почему ты мало что слышала. Зная твоего отца, он бы хотел защитить тебя от всего этого.
— Так что же это? Что такое "Безопасное убежище"?
— Было, — поправляю я. — Его больше не существует. Это место, где мы с Луной провели первые годы нашей жизни. Место, где нас нашли до того, как мы встретили Софи и Романа.
Ее тихое недоверчивое фырканье говорит о многом. Мы в одном доме, в одной комнате, но с таким же успехом могли находиться в разных мирах.
— С каких это пор ты называешь их по именам? Что случилось с мамой и папой?
— Конечно, они все еще мои родители, — быстро подтверждаю я. — Но для того, чтобы посвятить тебя в прошлое, буду называть их Романом и Софией. Они — моя нынешняя жизнь…
— Ладно… — Она прикусывает губу, черты лица все еще напряжены, но позволяет мне продолжить.
— «Безопасное убежище» было в моей прошлой жизни. Это место, где умерли мои биологические родители.
Она морщится, ее глаза блуждают по моему лицу в поисках признаков боли. Я знаю это выражение. Я видел его слишком много раз, чтобы спутать с чем-то, кроме жалости и печали.
— Ты уверен, что хочешь говорить об этом? — шепчет она.
Как ни странно, именно озабоченность в ее вопросе заставляет меня наброситься на нее, прежде чем быстро взять себя в руки.
— Да, черт возьми. Я бы не заговорил об этом, если бы был не уверен. Я пытаюсь дать ответы, которые, как ты говоришь, тебе нужны.
— Прости. — Она быстро отступает, вплоть до того, что ее плечи поднимаются, почти закрывая уши. Если бы у нее был панцирь, она бы спряталась там. Дыши глубже, мысленно повторяю я, пытаясь не сбиться с пути. Мой гнев направлен не на нее. Она не сделала ничего плохого.
— Послушай, мне жаль. — Я тяжело вздыхаю и провожу рукой по своим влажным волосам. — Убежище было ужасным местом, и люди, которые им управляли… Нет слов, чтобы описать их.
Она быстро потирает руки, словно пытаясь согреться от внезапного озноба.
— Что это было за место?
Для этого есть только одно слово. Мои губы кривятся от ярости, когда я вспоминаю все ужасные вещи, которые они делали под маской доброты.
— Культ. Я вырос в культе, Ангел, вместе с Луной… и моим старшим братом.
Ее голубые глаза выпучиваются, и потрясенный вздох наполняет комнату.
— Твоим…
— Твой отец сказал нам, что "Убежище" было разрушено, — продолжил я, вместо нее, мой голос стал искаженным и колючим. Ее прекрасные глаза наполнились ужасом. Ей нужно это знать. Это самая важная часть истории. Я улыбаюсь. Оправдание мести проникает в каждую клеточку моего тела. — Но мой брат нашел меня, и вместе мы узнали, что это была ложь. Теперь нам предстоит все исправить.
СКАРЛЕТ
Это почти так же плохо, как быть похищенной.
Почти так же плохо, как услышать, что он сделал с Аспен и Кью.
Это атомная бомба по сравнению с простым фейерверком. Я начинаю дрожать, прижимая колени к груди и тщетно пытаясь обхватить их руками.
Старший брат? Я тут же возвращаюсь к прошлому и пытаюсь вспомнить хоть одно упоминание о брате. Луна ни разу не говорила о нем, и я уверена, что Рен тоже. Такое обычно запоминается.
Как и тот факт, что он вырос в секте. Так вот что такое «Безопасное убежище»? Я помню, как папа и дядя Роман говорили об этом, когда я была маленькой, но это было из тех случаев, когда они мгновенно замолкали, как только я входила в комнату. И давайте посмотрим правде в глаза. Не то чтобы я уделяла этому особое