Как в настоящей мыльной опере, больная желает жить. Она, возможно, ужасно обезображена, но все еще мечтает поймать своего хирурга и бросить его под копыта бешеному быку.
Эта картина мести поддерживала ее в течение многих недель пребывания в больнице и после переезда домой, когда завершилась последняя восстановительная операция. «Железная» маска из хирургических шин и бинтов позволяла есть и говорить. Но, так как очки не помещались поверх повязок, было трудно читать. Болтать по телефону тоже стало проблемой. Попробовав позвонить в первый раз, она случайно ударила себя трубкой по носу и впала в панику, убежденная, что все сломала.
Мона хотела ходить, но боялась упасть или наткнуться на что-нибудь и снова оказаться в том кошмаре. Но дела, кажется, идут на поправку. Завтра она поедет в госпиталь снять маску, дай Бог, в последний раз.
– Я ничего не обещаю, – сказал доктор Минков на последнем осмотре. – Но все заживает прекрасно, даже лучше и быстрее, чем я ожидал.
– Крепкая крестьянская порода, – ответила Мона в манере Марии Успенской. Первая после операции попытка пошутить являлась добрым знаком скорого выздоровления.
Отдых, твердили все, только отдых. Выполнять такой наказ было не трудно. Целый день до возвращения детей из школы она дремала или смотрела телевизор. Поначалу Мона думала, что они злятся на нее из-за случившегося, эгоистичные маленькие выродки, пока до нее не дошло, что дети до безумия напуганы.
В первый день пребывания дома она очнулась от сна, ощутив, что Мелисса массажирует ей руки.
– Ма, кожа такая сухая. Помазать кремом?
– Как насчет того, чтобы сделать бедной старенькой матери маникюр? – таким образом она предлагала дочери мир. Мона часто бранила девочку за слишком большое внимание ногтям, вместо занятий музыкой или уборки собственной комнаты.
– Если сделаешь работу хорошо, я позволю тебе заняться моим педикюром.
Склонившись над руками матери, Мелисса между делом спросила:
– Эй, ма, кто такой Ник?
– Ник?
Он звонил или заходил?
Желая казаться ревнивой, Мелисса надула губы.
– Ты все время звала Ника. «Ник, дорогой… Ник, ты нужен мне!» Как ты могла не вспомнить меня или Грега? Мы ведь твои дети, правда? И были очень обижены.
Билл Нел молча сидел в углу спальни, это был его регулярный ежедневный визит. Он ухмыльнулся за спиной Мелиссы, словно говоря: «Ну-ка, расскажи детям о своем отношении к этому Нику, Мона, дорогая!»
– Я тоже был оскорблен. Как ты могла не звать меня? «Билл, дорогой… Билл, ты нужен мне!»
– Вы оба просто невозможны!
– Отвечай на вопрос. Кто такой Ник? – потребовала Мелисса.
Мона почувствовала возрождение прежнего боевого духа, еще один хороший знак.
– Мне, должно быть, снился тот обалденный сон о Мике Джаггере. «Мик… Ты нужен мне! Ми-и-ик!»
– О, ма…
– Потому что я не могу не получить…
– У-дов-лет-во-ре-ни-я! – Мелисса присоединилась к завыванию.
Для Билла Мона подделала произношение Маргарет Тэтчер:
– Я пыталась, я пыталась, и я, правда, действительно, на самом деле, пыталась… – она вызывающе завра-щала бедрами и растянула губы в преувеличенной самодовольной улыбке Мика Джаггера.
– Ма! Ты смущаешь Билла!
В этот момент младший сын ворвался в спальню, размахивая бейсбольной битой и дожевывая кусок пиццы.
– Хай, ма!
Мона предпочла подавить поднимающуюся материнскую ярость на десятилетнего сына, испачкавшего грязью стеганое атласное одеяло.
– Хай, парень. Веселишься в парке?
– Папа передает привет…
Папа? Брент задержал алименты больше, чем на шесть месяцев. Согласно Договору о разводе он имеет право видеть детей один вечер в неделю, один уик-энд в месяц и на Рождество или Пасху, это было дружески согласовано обоими родителями. В течение пяти лет после развода он женился во второй раз и переехал в Филадельфию. Его встречи с Мелиссой и Грегом были такими же нерегулярными, как и выплаты алиментов.
Адвокат настоятельно советовал ей отказаться от этих денег. Мона не желала, несмотря на собственные значительные доходы. Мелисса и Грег – его дети. Она настаивала, чтобы Брент разделял затраты на их жизнь, обучение в школе, отдых в летнем лагере, а также вкладывал средства в трастовый фонд для оплаты их высшего образования.
Но бывший муж Моны после развода стал неуловим. Гонорары ее адвоката, поддерживающего связь с Брентом, были почти равны бюджету страны третьего мира. Но Мона была уверена в двух вещах. Она не позволит Бренту увильнуть от этой обязанности и никогда не станет говорить о нем пренебрежительно в присутствии детей.
Развод сам по себе оказался ударом для малышей. Мона хотела, чтобы они получили настолько много отцовского внимания, насколько Брент мог дать, не отнимая их преданность матери.
– Ты рассказал ему о случившемся?
По профессиональным и личным мотивам Мона хотела, по возможности, сохранить в секрете пластическую операцию. Слухи распространяются, как пожар. Везде полным-полно претендентов на озвучивание, только и дожидающихся сплетни о том, что Мона Девидсон больна, потеряла голос, подавилась куриной косточкой, страдает раком горла, перерезала себе глотку! Бог знает, какие поползут истории. Правда, рекламные агентства любят ее. Они уверены, что могут рассчитывать на уникальное и запоминающееся качество ее работы, но должны защищать свои интересы. Они платят шести– и семизначные суммы гонораров, которые должны быть оправданы. Если просочатся слухи, агентства, возможно, не захотят рисковать такими деньгами, подписывая контракт с актрисой, которая не сможет рекламировать товар.
Пока Билл решает эту проблему. Большинство ее договорных обязательств, взятых до операции, были спланированы с учетом восстановительного периода. Но пролетело уже более трех месяцев, и ее работодатели начинали беспокоиться. Именно сейчас Билл Нел доказал свой блестящий талант менеджера. Характерный голос Моны за кадром обеспечивал потребителю эмоциональную непрерывность восприятия, так почему бы агентствам не изменить визуальное представление товаров, подогнав их под ранее записанный голос?
Проблема в том, чтобы сохранить в строжайшем секрете подобную операцию, чем меньше людей знают об этом, тем лучше.
– Так ты рассказал папе? – повторила Мона. Грег включил телевизор и уселся по-турецки на пол, все его внимание было обращено только на экран.
– Что рассказал?
Зачем она, по его мнению, носит эту дурацкую повязку на голове? Но, поймав предостерегающий взгляд Билла, спустила все на тормозах. Лучше не делать из этого великое событие.
– Так как он, Грег?
Сын обернулся, услышав свое имя, телевизор орал, как сумасшедший.
