— Привет. — Встречаю в ответ тяжёлый взгляд мужа и указываю глазами на посетительское кресло: — Присяду?
Поза Романа становится более вальяжной: он откидывается назад и начинает лениво барабанить пальцами по столу. Нет, он ни черта не успокоился и на волну примирения добровольно спрыгивать не планирует.
Заняв кресло, я по привычке оглядываю его лицо, ища в нём признаки изменений. Наша совместная жизнь кончилась, и кажется, будто этот факт не должен пройти для нас бесследно. Но либо я плохо смотрю, либо Роман остался точно таким, как был. Не похудел, не поправился и не постарел.
— Ну так чего ты хотела? — небрежно бросает он, всем своим видом демонстрируя, насколько не рад меня видеть.
Роман чувствует себя победителем. У него всё в порядке, а бывшая жена сама пришла, поджав хвост. Матвей провёл неделю в больнице, не может найти работу. Мои нервы превратились в ссохшиеся нити. Всё идёт по плану.
— Во-первых, я хотела спросить про развод. Твой адвокат связывался со мной, но потом неожиданно пропал. Думаю, никто из нас не питает иллюзий относительно воссоединения, так что можно не откладывать формальности в долгий ящик.
Я стараюсь говорить как можно спокойнее и непринуждённее, но в глазах Романа всё равно вспыхивает недоброе пламя. Господи, он серьёзно? Его задевает, что я смею напоминать о разводе? Непременно хотелось лидировать и в этом вопросе тоже?
— Юрист свяжется с тобой в ближайшее время, не сомневайся. Развод состоится. Оттягивать я уж точно не стану.
Я проглатываю невесёлый смешок. Его лицо. Вот что имеет первостепенное значение. Даже спустя месяц после всего того, что он учинил, Романа заботит лишь его уязвлённое достоинство.
— Буду ждать. Юристу я сказала, что ни на что не претендовать не собираюсь. А второй вопрос…
В этот момент раздаётся мягкий стук открывшейся двери, и я машинально на него оборачиваюсь. На пороге в своём обычном прикиде развратной секретарши стоит Елисеева. При виде меня её идеально ровные брови подпрыгивают вверх, губы плотно сжимаются. Могла бы я улыбаться — обязательно бы ей улыбнулась. Да-да, дорогуша. Я снова к вам.
— Алиса, зайди позже, — распоряжается Роман.
Не издав ни звука, Елисеева пятится назад и исчезает за захлопнувшейся дверью.
Благодаря этой секундной зарисовке мне неожиданно становится ясно, что они переспали. Даже если Роман не делал этого до нашего с ним расставания, то теперь в их связи нет никаких сомнений. Это стало понятно по тому, как она без стука вломилась к нему в кабинет, и тому, как смягчился его голос.
От этого знания я не испытываю ни укола призрачной ревности, ни желания узнать, было ли между ними что-то, когда мы ещё могли называться мужем и женой. Расстаться было абсолютно верным решением. В браке, да и вообще в отношениях, нет места равнодушию.
Роман смотрит на меня с удовлетворением и вызовом. Хотел, чтобы я знала. Тут он промахнулся. Я знаю, и мне всё равно.
— Второе, что я хотела обсудить, — это Матвей, — продолжаю я. — Перестань портить ему жизнь. Мы оба наказаны. Тебе пора остановиться.
— И как я, по-твоему, порчу ему жизнь?
— Ты прекрасно знаешь, о чём я. Эти слухи, которые ты распустил о его шпионаже…
Роман насмешливо фыркает:
— Так это я ещё в суд не подал.
Рот наполняет горько-вяжущий вкус, и отчего-то начинает колоть между лопатками. Эмоции, которые, как я думала, не способны ожить, снова поднимают голову. О чём он? Какой, на хрен, суд? Зачем? Это ведь… Нет, это просто в голове не укладывается.
— Перестань издеваться. — От растерянности мне плохо удаётся подбирать слова. Правильные фразы ускользают, оставляя после себя лишь бессвязности: — Хватит, слышишь… Это не смешно.
— Не смешно — это когда твоя жена трахается с твоим малолетним сотрудником, — зло цедит он.
— Ты прав. — Теперь слова, напротив, выбегают одно за другим, сливаясь с отчаянный шёпот: — Это я трахалась с ним. Моя вина. Нужно было вести себя по-другому. Я была замужем. Поэтому разбирайся со мной, а его оставь в покое.
Роман молчит, но на его скулах отчётливо проступают желваки. Может быть, ему не нравится, что я пытаюсь защитить Матвея, или взбесило, что я так запросто произнесла это слово. Трахалась. В любом случае я не могу себя остановить. Нужно заставить его прекратить всё это.
— Ему всего двадцать три. Многие в его возрасте совершают ошибки. Не порть мальчишке жизнь… Он ведь её только начинает… — Сделав паузу, я смотрю на него с мольбой: — Ром, ты же живой человек… Очнись. Поступи по-человечески.
— Я тебя честно предупредил, Стелла. Милосердия для предателей во мне нет.
— Мы, чёрт возьми, никуда не выходим! — взвизгиваю я. — Никто о нас не знает… Чего тебе ещё нужно?
— Ты меня, похоже, не поняла, — выплёвывает Роман, сжимая и разжимая пальцы. — Житья вам не будет. Я ни на каких условиях не собирался благословлять ваше тихое счастье, и меня не устраивает, что бывшая жена позорит моё имя, спутавшись с сопляком. Поживи одна, как положено, и через год-полтора заведи себе нормальные отношения.
— Ты хочешь диктовать, когда и с кем мне встречаться?
— Ну ты же пришла мне диктовать, как поступать с сотрудником, который меня предал.
Ком из дремавших потрясений, страхов и отчаяния начинает бешено вращаться внутри меня, провоцируя неконтролируемую дрожь. Зря я думала, что меня ничем нельзя выбить из колеи. Потому что сейчас, в эту самую секунду, я падаю навзничь и ломаюсь. До последнего надеялась, что остаётся шанс… Что картина сложится, и всё чудесным образом наладится. Ни черта. Сейчас это стало ясно как день.
— Я уеду, понятно? — хриплю я, зажимая трясущиеся пальцы в кулаки. — Мне предложили работу в Питере. Я уеду туда при условии, что ты оставишь Матвея в покое. Не будет никаких судов, интриг и метки предателя. Ты дашь ему нормально жить. Только на этих условиях.
— Не в твоём положении диктовать мне…
— Ни хрена, — перебиваю я. — Мне терять нечего. Боишься, что изваляю твоё имя в грязи? Я это сделаю. Обойду все самые паршивые редакции, дам интервью везде, где меня захотят выслушать, и расскажу, как я изменяла тебе на столе с сотрудником, который даже университет не успел окончить. Буду плакать на камеры, рассказывая, в какую ярость ты пришёл от этой новости и как нанял человека, который его избил. Может быть, я ничего не докажу, да… Твой приятель Скворечников наверняка подсуетился. Но вони будет очень много, и фамилия Родинский станет синонимом рогоносца.
— И за клевету по миру пойдёшь, — гневно рявкает Роман, наваливаясь грудью на стол.
— Возможно. А возможно, и нет. В любом случае наш любовный треугольник без внимания не останется.
Мы сверлим друг друга взглядами. Каждый отчаянно желает выиграть, хотя мы оба знаем, что победителей среди нас нет. Есть двое проигравшихся в пух и прах.
— Гляжу на тебя и думаю, — наконец говорит он, — почему я раньше не замечал, что ты ненормальная?
Приходит мой черёд усмехаться.
— Так, может, стоило лучше смотреть? Ответ мне нужен сейчас. Ты перестанешь обвинять Матвея в том, чего он не делал, и закончишь фабриковать дела. Вообще забудешь, что он когда-либо существовал.
Роман смотрит на меня, прищурившись. Его ноздри раздражённо трепещут, пока он принимает окончательное решение. Быстро думать ему обычно не составляло труда.
— На этой неделе оформим развод, а потом уезжай из Москвы, — тихо и до странности спокойно произносит он. Так он разговаривал со мной раньше. — Посиди год без шума, а потом делай что хочешь. О тебе как о моей жене к тому времени все забудут. Может, кого-нибудь нормального встретишь. Вряд ли ты собиралась рожать от пиздюка-нищеброда.
— Мои будущие дети — это уже не твоё дело, — говорю я, поднимаясь. — Пожелала бы тебе хорошего дня, но боюсь, не хочу.
Из кабинета я выхожу, стремительно теряя зрение. Стены перед глазами дрожат и тают, и лишь серебристое пятно лифта, маячащее впереди, не даёт сбиться с курса. Я слышу, как Ирина роняет безликое «До свидания», но даже не пытаюсь пошевелить ртом. Ещё совсем немного продержаться. Дойти до машины, потянуть на себя ручку и опуститься на нагретое солнцем сиденье. Там ногам не нужно будет меня держать. Там никто меня не увидит.
