— Надо ехать.
— За Орешкиной надо найти ее и вытряхнуть душу.
Со стороны все это наверняка выглядит жутко забавно, как два взрослых пьяных мужика общаются заплетающимися языками, допивая вторую бутылку коньяка. Слишком быстро нас развезло на голодный желудок.
— Сейчас узнаем.
Ищу свой телефон, откапывая его из кучи бумаг, не смотрю на сообщения и пропущенные звонки, набираю Орешкину, но в ответ мне говорит автомат, что абонент не абонент.
— Рома, я готов, — смотрю на Ржевского, тот стоит в куртке, надетой на одно плечо к тому же наизнанку, достает из шкафа новую бутылку. — Сейчас запрягаем лошадей — и в путь, по бездорожью, хоть в Сибирь. Я с тобой, друг.
Глава 38
Орешкина
Никогда не думала, что меня накроет чистая истерика. Но я рыдала так, что легким не хватало воздуха, а уши закладывало. Слезы текли ручьем, я, свернувшись калачиком на заднем сидении автомобиля, давала волю эмоциям.
Папа не поехал со мной, лишь проводил до машины, коротко бросил водителю: везти домой, не останавливаться по дороге и не слушать меня совсем. Словно я безвольная кукла, за меня снова принимают решения и указывают, как жить.
Но самое обидное, что я предала его, ведь Рома сейчас думает именно так, я уверена в этом. Я не сказала, чья дочь, а после появления папы выводы просятся сами собой. Он не захочет меня видеть и слышать.
Никогда.
Не знаю, сколько прошло времени, я просто закрыла глаза и отключилась, заснула с зажатым телефоном в руке в надежде, что он позвонит.
— Дарья Владимировна, проснитесь, приехали.
Уже? Так быстро? Или я слишком долго спала?
Медленно поднялась, тело затекло от долгого нахождения в одной позе, холодный воздух немного приводил в чувство, но голова болела еще больше, чем вчера от выпитого коньяка.
— Вам помочь?
— Нет, не надо.
Вышла, несколько ступенек, массивная дверь, и вот я дома. Не думала, что до такой степени не буду рада оказаться здесь. Тусклый свет холла, у нас все с размахом, черный глянец пола натерт до блеска, белые стены, ненавязчивый, но дорогой декор.
Склеп. Самый натуральный. И как я раньше не замечала этого?
— Дашка!
Сестренка вышла из кухни, в руках огромный бутерброд, кружка чая, сама в милой пижаме с зайчиками, короткие шортики и маечка. Непослушные волосы собраны в небрежный пучок, в который воткнут карандаш.
Опять уроки учила или папины задания выполняла, зубрилка маленькая. Вот по ней я точно скучала. Слезы опять навернулись на глаза.
— Даха, ты чего? Плачешь?
Иду к ней, обнимаю, прижимаясь к единственному родному, близкому и понимающему меня человеку.
Машка так и стоит с бутербродом и чаем, раскинув руки, а я опять рыдаю.
— Даха, да погоди, обожгу чаем.
— Ты снова ешь по ночам? Я же говорила: будешь жрать — будешь жирная.
Она отстраняется, ставит свой ночной перекус на антикварный столик, кипяток проливается, а я представляю, как будет сокрушаться экономка, улыбаюсь сквозь слезы.
— Ну, что стряслось, систер? О нет, дай угадаю. Папа? Папа тебя застукал с мужиком? Я так и знала: что-то случится — крысы снились всю ночь.
— Под столом, — снова слезы, Машка обнимает, тянет меня к лестнице, поднимаемся на второй этаж, идем в ее комнату.
— О, так, так, полегче. Ты была под столом, а где был мужчина?
— Рядом.
— Ты минет, что ли, делала, а тут зашел папа?
— Маша, ну какой минет? Ты думаешь, я бы приехала живая после такого?
— Ну, папа тоже человек.
— Он зверь, а не человек.
Машка снимает с меня шубу, сажусь на кровать, разуваюсь, а сама чувствую, как от меня пахнет Вершининым, его туалетной водой, от этого хочется просто выть.
— Может, тебе коньячку накапать?
— Нет, я вчера капала, голова болит.
Маша чешет затылок, карандаш все еще точит в волосах, весь письменный стол завален учебниками и бумагами. Меня иногда Машкино рвение к наукам пугает.
— Дай воды.
Она быстро убегает в ванную, возвращается со стаканом, жадно пью, хочу еще.
— Так, ну, рассказывай. Возвращение, конечно, было триумфальным, не ожидала. И да, ты проиграла, если что. Вся твоя самостоятельность накрылась, никчемное ты мое существо.
Машка гладит меня по голове, как непутевого ребенка. Но я не такая, просто так вышло.
— Я влюбилась.
— За три недели? Сильно.
— Маша, вот я посмотрю, как ты когда-нибудь влюбишься и потеряешь голову.
— Сомневаюсь.
— Мы познакомились в ту пятницу.
— А-а-а-а-а-а, это в корне все меняет, но после минета под столом папа решил, что этой любви не бывать?
— Маша!
— Ладно, ладно, молчу.
Смотрю на сестренку, вот такая милая, словно ангелочек, а как откроет рот, так прибить хочется за ее шуточки и подколы.
— Он такой невероятный, такой классный, сильный, уверенный.
— Зовут-то как этого идеального мужчину?
— Рома.
— О, Рома, Рома, Роман, мужчина всей моей жизни. Так, а папа каким боком? Почему мне все вытягивать из тебя надо?
— Роман Вершинин, у него своя строительная компания, но папа, ну ты знаешь его, решил скупить почти все такие фирмы, объединить в холдинг. Подмять под себя все и всех, это так в его духе.
— Да, есть такое, я читала бумаги. Там проект — закачаешься: новые микрорайоны, социальные объекты…
— Маша! Мы сейчас не о проектах, а о том, что он ломает людей, не видит ничего, кроме денег и выгоды, а есть еще нормальные человеческие эмоции и отношения. Есть люди, которые не хотят продавать то, что создавали годами, во что вложены силы.
— Папа уговорит, а не уговорит, так заставит.
— Вот
