кажется, еще больше притягиваю его к себе.
Как в замедленной съемке наблюдаю, как Миша отрывается от моих губ. Дышит тяжело, уставившись на меня. Ощущение, что сейчас скажет что-нибудь обидное и вернет меня в реальность. Но вместо этого он едва заметно улыбается и обводит большим пальцем мои губы. Снова закрываю глаза, когда ощущаю, как его пальцы приподнимают край футболки. Он тянет ее выше, а в следующий момент я чувствую его губы на своем животе. Ощущения приятные, но мне становится не по себе, когда я осознаю, что Миша все выше задирает футболку. На мне нет бюстгальтера. Разве я готова к такому? Хочу этого? Хочу с ним. Но не сейчас. Нет, не готова.
Открываю глаза и перехватываю его руку. Не могу считать Мишиных эмоций, но вряд ли ему понравится мой отказ. Как это сделать, чтобы его не обидеть? Что сказать? Но произнести вслух я ничего не успела, равно как и сам Медведев. В следующий момент в сантиметре от нас падает недавно украшенная елка.
Никогда не думала, что будут так этому радоваться. Я начинаю смеяться как дурочка, понимая, что запрыгнувшая на елку кошка – блюститель моей девственности.
Продолжаю ухохатываться, смотря на хмурого, я бы сказала, даже злого Мишу. Матюгнувшись едва слышно, он приподнялся с пола и устремил свой взгляд на ничего не понимающую Соню. Не принимает он никаких капель и все у него, судя по брюкам, в порядке с восстанием нужных частей тела.
– Не переживай, ничего же не разбилось. Не трогай кошечку, – вполне серьезно произношу я, опасаясь за четвероногую. – Иначе я каждую ночь буду тебе сниться в кошмарных снах. Клянусь твоей бородой.
Из-за чего именно Медведев трет свои виски, зажмурив глаза, точно я не знаю. Но вариантов всего два: жалеет, что нам помешали или жалеет, что он это начал. Однако, как ни крути, Миша этого хотел. Сам. И да, меня это не может не радовать. Значит вопрос с безразличием отпадает сам собой.
Демонстративно тяну руку к Мишиной шее и пытаюсь стереть собственную кровь. Вот только она засохла. Желая как-то его растормошить, я брякаю первое, что приходит на ум:
– Можно я своей слюнкой тебе сотру мою сладкую кровушку? – очередной загруз и продолжающееся молчание. – Я тут подумала, вместе к врачу пойдем. Я к ЛОРу уши проверять, а тебя отправим к неврологу и логопеду проверять расстройство речи.
Медведев снова никак не реагирует на мое подтрунивание. Сжав руки в кулак, переводит взгляд на елку.
– Миш? Ну, может быть, ты хоть что-нибудь скажешь?
Сказал, как отрезал. Всего одно слово, но такое, от которого моя улыбка моментально исчезла. Я такое не то, что не употребляю в своем лексиконе. Я такое на дух не переношу. Отвратительно.
– А нельзя было как-то по-другому сказать?
– Например?
– Ну хотя бы… песец.
– Где ты тут песца видишь? Тут самый настоящий…, – закрываю ладонями уши, когда Миша вновь повторяет это слово.
Что-то снова бурчит себе под нос и наконец поднимает елку. На меня не смотрит, а потом и вовсе уходит. Только бы не ляпнуть вслух очередной раз про труса и слабака. К счастью, Медведев не ушел в свою спальню как истеричная девочка, он вернулся с пластырем. У меня точно какое-то психическое нарушение. То треснуть его хочу, то обнять со всей силы. Заботливый гад. Жаль, что молчаливый.
– Спасибо, – тихо произношу я, как только Миша закончил клеить мне пластырь.
Интересно, а как обычные люди общаются после того, как начинают встречаться как пара? Говорят ли то, что приходит в голову или надо фильтровать речь и притворяться, чтобы казаться лучше, чем есть на самом деле? Можно ли при этом задавать глупые вопросы, не боясь показаться дурой?
Нет, все-таки сейчас лучше помолчать. В молчании тоже есть своя прелесть. Просто этому бородатому сухарю надо дать время, чтобы признаться самому себе, что я для него не пустое место. С какой вероятностью он тоже в меня влюблен? С большой. Очень большой.
– Знаешь, к неврологу пойдем вместе, – неожиданно нарушает тишину Миша.
– Почему?
– Потому что у тебя улыбка напоминает сардоническую. Надо разобраться в причинах.
– Нет, Мишенька, я пока умирать не собираюсь. Столбняка у меня нет. И не надейся. А тебя еще и к офтальмологу отведем, пусть проверит тебе зрение.
– Заодно навестим психиатра и поймем причину твоей улыбки.
– Да тут и без него можно разобраться. Я просто очень люблю наряжать елку. А тут второй раз за несколько часов, ну не прелесть ли?
– Что-то точно на «п», но не прелесть.
– Какой же ты грубиян.
– Какой есть.
– Не хмурься. Ранние морщины никому не к лицу. Так как твое отчество?
– Зачем тебе?
– Буду примерять в голове полное имя будущего мужа. Шутка, – а вот и нет. – Просто интересно.
– Любопытной Варваре…
– Ну, не хочешь как хочешь, – внаглую прерываю его. – Значит будешь Михаил Медведевич, – вешаю очередную игрушку на елку и, распрямив спину, произношу милейшим голосом еще шире улыбаясь. – Спокойной ночи.
Подумаешь, до сна еще долго. Главное дать осознать «дичи», что она уже подстрелена и никуда не сбежит.
* * *
Лениво потягиваюсь на кровати и перевожу взгляд на часы: половина восьмого. Как же хорошо, Господи…
Наверное, я бы и дальше спала, если бы не почувствовала запах еды. И снова улыбка до ушей, когда я осознаю, что Миша не сбежал. Встаю с постели и быстро переодеваюсь в джинсы и легкий джемпер.
Умывшись, привожу себя в порядок и выхожу на кухню. Надо прекратить улыбаться. Это уже и вправду ненормально.
– Доброе утро, – как можно серьезнее произношу я, смотря на тарелку с жареным беконом. Слюни, я вас попрошу остаться при мне.
– Привет. Яичницу будешь?
– Буду. Спасибо.
Едим мы в полной тишине. Но сейчас она удивительным образом мне по душе. На Мишу не смотрю, но чувствую на себе его взгляды. И мне это чертовски нравится.
– А ты придешь домой на ужин?
– Приду. Но не на ужин.
– А во сколько?
– К четырем примерно. Никуда не выходи из дома.
– Почему?
– Потому что ты и так знатно накуролесила, появившись там, где тебе не стоило.
– Ясно.
– Маша?
– Что?
