– Пастбище в Хэмптоне сдается в наем, – сказала Норма. В знании таких деталей на Борли вполне можно было положиться. Седрик, однако, не обратил на ее слова внимания и продолжал:
– Лошадь везли по улице, ее морда торчала из задней части фургона, и я сразу понял, что она жаждет, чтобы какой-нибудь хороший человек вызволил ее из этого неприятного положения, поэтому остановил фургон и купил ее. Вы бы видели, какое облегчение она почувствовала.
– За сколько?
– Ну, я предложил тому типу сорок фунтов, это все, что у меня с собой было, так что он любезно позволил мне забрать ее за эти деньги.
– Сорок фунтов! – ошеломленно вскрикнула Норма. – Да вы за меньшие деньги могли получить верховую лошадь для охоты!
– Но моя дорогая миссис Козенс, мне совершенно не нужна верховая лошадь, меня бы она слишком пугала. Кроме того, представьте, во сколько мне придется вставать – я слышал охотников как-то утром в лесах, было половина седьмого. Тогда, знаете ли, боюсь, Герою придется, что называется, «в семь вставать, в одиннадцать умирать». Нет, мне нужна была именно такая кобылка. Это не та лошадь, которая будет предъявлять претензии человеку, ей не захочется, чтобы ее все время выезжали, как может захотеться молодой лошади, и, если я почувствую склонность время от времени перекинуться с ней парой слов, она будет тут как тут. Но теперь встает большой вопрос, которым я и пришел мучить практичную Фанни: как переправить ее домой?
– А если вы будете скупать всех лошадей, которые годятся на корм псам, чем, по-вашему, придется кормить охотничьих собак? – в великом гневе вопросила Норма. Она состояла в родстве с несколькими хозяевами гончих, а у ее сестры была свора биглей, поэтому, бесспорно, она была знакома со всеми их проблемами.
– Я не стану скупать всех лошадей, – примирительно произнес Седрик, – только эту, к которой проникся симпатией. Ну же, дорогая миссис Козенс, перестаньте сердиться и расскажите мне, как доставить ее домой, потому что я знаю, вы можете помочь, если захотите, а я просто не могу проигнорировать такую удачу, как встреча здесь с вами в тот самый момент, когда я так отчаянно в вас нуждаюсь.
Норма начала слабеть, что очень часто происходило с людьми, имеющими дело с Седриком. Было удивительно, как быстро он мог пробиться сквозь прочную броню предубеждения. Точно так же, как произошло в случае с леди Монтдор, людьми, которые презирали его больше всего, были обычно те, что видели его издали, но никогда не сталкивались с ним лично. Однако если леди Монтдор в своем завоевании недоброжелателей опиралась на «все это», Седрик полагался на собственное обаяние, приятную наружность и глубокое врожденное знание человеческой и в особенности женской натуры.
– Прошу вас, – умолял он, глядя на нее в упор и слегка моргая.
Я видела, что Седрик достиг цели; Норма размышляла.
– Ладно, – смилостивилась она, – есть два способа. Я могу одолжить вам седло, и вы поедете на ней верхом… Не уверена, что она способна на это, но вы сможете проверить…
– Нет, миссис Козенс, нет. У меня есть некоторые литературные познания – Фаунтлерой на своем пони, доблестная маленькая фигурка, ветер в его золотых кудрях… Все прекрасно, и, если бы моему дяде хватило ума выписать меня из Канады, когда я был моложе, мы бы сейчас, бесспорно, увидели именно это. Но унылый старый дон на Росинанте [79] – это совсем другое дело, и я не могу на такое согласиться.
– Какой унылый старый дон? – с интересом спросила Норма. – Впрочем, это не имеет значения, она ни за что туда не доберется. Это же двадцать миль, если уж на то пошло, а я подозреваю, что она хрома, как инвалид.
Норма подошла к изгороди и заглянула через нее.
– Эти скакательные суставы!.. Вы знаете, действительно было бы гуманнее… О, хорошо, хорошо. Если мои слова никак не заставляют вас понять, что животное было бы гораздо счастливее мертвым, вам придется добыть прицеп для перевозки лошадей. Позвоню-ка я Стабли по телефону Фанни, чтобы узнать, не может ли он немедленно приехать…
– Неужели! Вы сделаете это для меня? О, дражайшая миссис Козенс, могу только сказать: вы ангел! Какое чудо, что я вас встретил!
– Успокойтесь, – обронила она и пошла в дом.
– Сексуально не удовлетворена, бедняжка, – заметил Седрик, когда она скрылась из виду.
– Право, Седрик, что за вздор. У нее четверо детей.
– Что я могу поделать? Посмотрите на ее морщины. Она могла бы, конечно, попробовать вбивать в мышцы лица специальное жидкое масло, и я предложу ей это, как только поближе с ней познакомлюсь, но боюсь, проблема более глубокая. Я уверен, что профессор скрытый гомосексуалист – хотя бы потому, что никто, кроме гомосексуалиста, никогда не женился бы на Норме.
– Почему? Она совсем не похожа на мальчика.
– Да, моя дражайшая, не похожа, но существует определенный тип дам вроде Нормы, который импонирует гомикам. Не спрашивайте меня почему, но это так. Предположим, я договорюсь, чтобы она приезжала вместе с Соней на массаж лица по вторникам, как вы думаете? Состязание пойдет на пользу им обеим, а Соню приободрит, если она увидит женщину настолько моложе себя и в таком потрепанном состоянии.
– Я бы не стала этого делать, – предупредила я. – Норма постоянно твердит, что не выносит леди Монтдор.
– А она ее знает? Конечно, сомневаюсь, чтобы что-либо, кроме славной маленькой подтяжки, исправило лицо миссис Козенс, но мы могли бы научить ее говорить «сыр!» и вложить в нее немного обаяния, чтобы помочь профессору Уэйнфлитского колледжа лучше выполнять свою работу, хотя, боюсь, это довольно отчаянная надежда. Впрочем, какой-нибудь симпатичный молодой человек мог бы прийти на выручку. Нет, дорогая, я не имею в виду Героя, – прибавил он в ответ на мой многозначительный взгляд. – Уж очень неаппетитные у нее кутикулы на ногтях.
– Я думала, вы не хотите ее видеть, потому что она напоминает вам о Новой Шотландии.
– Да, я думал, что будет напоминать, но она чересчур англичанка. По этой причине она приводит меня в восхищение, вы же знаете, каким проанглийским я становлюсь. Маникюр у нее довольно новошотландский, но ее душа – это душа Оксфордшира, и я теперь буду окультуривать ее как сумасшедший.
Примерно полчаса спустя, когда Седрик уехал, Норма, чуть запыхавшись после возни с лошадью, которая упрямо отказывалась поначалу залезать в прицеп, сказала:
– Вы знаете, в этом мальчике все-таки есть что-то хорошее. Как обидно, что он не мог ходить в приличную закрытую английскую школу, вместо того чтобы воспитываться в этих гадких колониях.
К моему изумлению и большому тайному раздражению, Седрик и Норма очень подружились, и он ездил ее навещать, когда бывал в Оксфорде, так же часто, как и меня.
– О чем вы с ней беседуете? – ворчливо поинтересовалась я.
– О, мы ведем маленькие уютные беседы о том о сем. Обожаю англичанок, они такие успокаивающие.
– Ну, я-то очень люблю старушку Норму, но просто не представляю, что в ней видите вы, Седрик.
– Полагаю, то же, что и вы, – беззаботно ответил он.
Через некоторое время он убедил ее дать званый обед, на который обещал привезти леди Монтдор. Лорд Монтдор теперь никуда не выезжал и все больше погружался в спокойную старость. Поскольку его жена была обеспечена компаньоном на каждый час дня, ему не только разрешали, но и решительно рекомендовали подольше вздремнуть после полудня, и он обычно либо ел свой ужин в постели, либо плелся туда непосредственно после ужина. Наступление эпохи Седрика оказалось для него абсолютным благом во многих отношениях. Люди очень скоро привыкли приглашать леди Монтдор с Седриком вместо мужа, и надо сказать, первый был гораздо лучшим спутником. Они теперь выезжали чаще, чем когда Седрик только приехал; паника, вызванная финансовым кризисом, утихала, и люди опять начали развлекаться. Леди Монтдор слишком любила общество, чтобы отстраниться от него надолго, и Седрик, надежно утвердившийся в Хэмптоне, отягощенный множеством больших дорогих подарков, теперь определенно мог быть показан ее друзьям без опасности его лишиться.
