– Сказать по правде, сомневаюсь, что он знает его в лицо. Иди посмотри на моего малыша.
– Извините, если я опоздал, дорогие, – сказал Седрик, вплывая в комнату. – В Англии приходится вести машину так медленно из-за прогуливающихся господ. Почему английские дороги полны этими одетыми в твид ковылялами?
– Это полковники, – объяснила я. – Разве французские полковники не ходят на прогулки?
– Они слишком больны для этого. У них всегда не хватает ноги или даже двух, и они страшно отравлены газами. Я вижу, что французские войны были, вероятно, гораздо кровопролитнее английских. Хотя я действительно знаю одного полковника в Париже, который иногда ходит по антикварным магазинам.
– Как же они разминаются? – спросила я.
– Совершенно другим способом, дорогая. Вы ведь еще не начали про Малыша, не так ли? О, как вы любезны. Меня также задержала Соня, по телефону. Она во всем своем великолепии – похоже, ее привлекли к ответственности за кражу завтрака у медсестер… ну, то есть отвели к администратору, который очень сурово с ней поговорил и предупредил, что если она сделает это еще раз или съест хоть кусочек недозволенной еды, то может убираться вон. Только представьте себе: никакого ужина, один апельсиновый сок в полночь, и просыпаться от запаха копченого лосося! Так естественно, что бедняжка вырвалась и стащила одну штуку, а они ее застукали со спрятанной под халатом рыбой. Я рад добавить, что она съела бо́льшую часть, прежде чем у нее отняли остальное. Что ж, она была деморализована, обнаружив ваше имя в книге посетителей, Дэви. Судя по всему, она воскликнула: «Но он же ходячий скелет, что он здесь делал?» – и ей ответили, что вы обращались туда, чтобы набрать вес. В чем смысл?
– Смысл в здоровье, – нетерпеливо буркнул Дэви. – Если вы слишком толсты, то худеете, а если слишком худы, то набираете вес. Мне-то кажется, это ясно даже ребенку. Но Соня не выдержит там и дня, у нее отсутствует самодисциплина.
– Точно так же, как у Героя, бедняжки. Но тогда что нам делать, чтобы избавиться от лишних килограммов? Виши [77], наверное?
– Мой дорогой, посмотрите, сколько килограммов она уже потеряла, – заметила я. – Она и так худая, стоит ли худеть еще?
– Осталось немного лишнего на бедрах, – заявил Седрик. – Трикотажная кофточка с юбкой могут служить своеобразным критерием, а в них она пока еще выглядит не очень хорошо – и есть малюсенький валик на ребрах. Кроме того, говорят, апельсиновый сок очищает кожу. Ох, я так надеюсь, что она выдержит еще несколько дней, ради себя самой, понимаете? Она говорит, другая пациентка рассказала ей, что знает одно место в деревне, где можно получить девонширский чай, но я умолял ее быть осторожной. После того что случилось сегодня утром, они явно начеку, и еще один промах может быть роковым, как вы думаете, Дэви?
– Да, они там безумно строги, – сказал Дэви. – Иначе не будет результата.
Мы сели за ланч и стали упрашивать Дэви начать свой рассказ.
– Для начала, пожалуй, скажу вам, что, по моему мнению, они совсем не счастливы.
Я знала, Дэви не из тех, кто смотрит на мир сквозь розовые очки, но он говорил так определенно и с таким мрачным нажимом, что я почувствовала: ему стоит поверить.
– О Дэйв, не говори так. Это ужасно!
Седрик, который не знал и не любил Полли, остался довольно равнодушным относительно ее счастья или несчастья, сказав:
– Послушайте, Дэви, дорогой, вы слишком спешите. К вам подключаются новые слушатели. Вы покинули свое судно…
– Я сошел с корабля в Сиракузах, протелеграфировав им из Афин, что приеду на одну ночь, и они встретили меня на причале с деревенским такси. У них нет своей машины.
– Не упускайте подробностей. Как они были одеты?
– На Полли было простое голубое хлопковое платье, а Малыш был в шортах.
– Вот уж не хотела бы увидеть коленки Малыша, – сказала я.
– Они в полном порядке, – как всегда, заступился за него Дэви.
– Ну а Полли? Прекрасна?
– Менее прекрасна. – Услышав эту новость, Седрик просиял. – И раздражительна. Все ей не так. Не нравится жить за границей, не может выучить язык, говорит со слугами на хиндустани, жалуется, что они крадут ее чулки…
– Вы слишком спешите, мы пока еще в такси, вы не можете вот так перескакивать на чулки… Как далеко от Сиракуз?
– Примерно час езды на машине, и неописуемо красиво – я имею в виду расположение. Вилла находится на юго-восточном склоне, с видом на оливковые деревья, пинии и виноградники на фоне моря – знаете, такой настоящий средиземноморский пейзаж, от которого никогда не устаешь. Они наняли дом с итальянской обстановкой и непрерывно на него жалуются. По сути дела, он не выходит у них из головы. Да, я вижу, что зимой там не очень приятно, нет отопления, кроме открытых каминов, которые дымят, вода для ванны никогда не бывает горячей, ни одно из окон как следует не закрывается, и тому подобное, ну, вы понимаете. Итальянские дома всегда строятся для жары, а ведь на Сицилии может быть чертовски холодно. Внутри омерзительно, сплошное хаки и мореный дуб – если приходится много времени проводить внутри, действует угнетающе. Но в это время года идеально: вы живете на террасе, под сводами винограда и бугенвиллеи – я никогда не видел такого прекрасного места, повсюду огромные кадки с геранью – просто божественно.
– О боже, поскольку я, похоже, занял их жизненное пространство, как бы мне хотелось иногда меняться с ними местами, – вздохнул Седрик. – Я так люблю Сицилию.
– Думаю, они были бы целиком за, – кивнул Дэви. – Они произвели на меня впечатление людей, очень тоскующих по родине. Так вот, мы приехали к ланчу, и я намучился с едой. Итальянская стряпня такая маслянистая.
– О чем вы говорили?
– Ну, вы знаете, на самом деле, это было одно бесконечное причитание с их стороны о том, как все трудно, дороже, чем они предполагали, и как люди – я имею в виду деревенских жителей – по-настоящему не помогают, только все время говорят «да-да», а в результате ничего не делается. И как они предположительно должны получать овощи с огорода в обмен на зарплату садовнику, но на самом деле им приходится все покупать, и, поскольку они уверены, что он продает овощи в деревне, они полагают, что это их собственные овощи, которые им приходится выкупать вторично. Как в доме, когда они только приехали, не было чайника, а одеяла были жесткие, как доски, и ни один электрический выключатель не работал, и не было никаких ламп у кроватей – ну, в общем, обычные жалобы людей, которые снимают меблированные дома, я слышал их сотню раз. После ланча стало очень жарко, что Полли не нравится, и она ушла в свою комнату, где все занавеси задернуты, а мы беседовали с Малышом на террасе, и тогда я действительно увидел, как обстоят дела. Что ж, я так скажу: это дурно и скверно возбуждать сексуальные инстинкты у маленьких девочек, которые потом безумно в тебя влюбляются, но дело в том, что бедный Малыш принимает жестокое наказание. Понимаете, ему буквально нечего делать с утра до ночи, кроме как поливать свою герань, а вы знаете, как ей вредно получать слишком много воды. Конечно, она в результате вся пошла в лист. Я ему об этом сказал. Ему не с кем поговорить, нет клуба, нет Лондонской библиотеки, нет соседей и, конечно, главным образом, нет Сони, которая поддерживала бы в нем жизнь. Я полагаю, он никогда не осознавал, какую уйму времени требовалось посвящать Соне. Полли ему не компания, поверьте, это видно, и во многих отношениях она страшно действует ему на нервы. Она такая зажатая, понимаете, все не по ней, она ненавидит место, ненавидит людей, ненавидит даже климат. Малыш, по крайней мере, очень космополитичен, прекрасно говорит по-итальянски, готов заинтересоваться местным фольклором и прочим в таком роде, но невозможно интересоваться совершенно в одиночку, а Полли отбивает всякую охоту. Все кажется ей чушью, и она лишь тоскует по Англии.
– Странно, – заметила я, – что она вдруг оказалась такой узколобо английской, если вспомнить, что она провела пять лет в Индии.
