ненадолго.
И тут до меня доходит, что нам действительно никто не помешает.
В доме никого. Наши шаги гулко отдаются по всему первому этажу.
– Ну, говори, – останавливаюсь я напротив входа в кухню. – Тебе же обязательно надо высказаться и плевать, что я не хочу слушать. Выкладывай и вези меня домой.
– Что даже чаю не выпьешь? – он теснит меня на пищеблок.
– Насухую послушаю.
Тем не менее Кир ставит чайник и пять минут растерянно вертит головой.
Психанув, я открываю шкафчик, который мне кажется подходящим, и достаю оттуда пачку с чаем. Дикаев на смотрит, будто я сбежала с «Битвы экстрасенсов».
Видимо, не доверяя пачке, которую добыла я, он включает кофемашину. Секунду стоит ко мне спиной, а потом, запустив пятерню в волосы, оборачивается ко мне.
– Просто дай мне сказать, ладно?
Складываю руки на груди.
– Я идиот. Я не должен был говорить всего этого тебе. И бросать тебя одну не должен был. Но ты сама виновата!
Я скептически поднимаю бровь:
– Что меня пока не впечатляет твоя речь.
– Ты мне все мозги свернула, – огрызается Кир, но тут же примирительно поднимает руки, заметив, что я хочу уйти. – Оль, прости меня. Я дурак. Я облажался. Готов искупить. Но то, что ты делаешь, это слишком. Ты уверена, что все плохо настолько, чтобы делать так?
– Как?
– Игнорировать меня, – выдавливает Кирилл.
– Ты обозвал меня шлюхой!
– Я такого не говорил…
– Ты сказал еще хуже! И главной шлюхой был ты! Ты заманивал меня к себе домой, а сам поехал в гости с Линой! Ты обвинил меня в мерзких вещах, и это притом, что ты знал, что до вчерашнего дня я была девственницей! Да как у тебя язык повернулся? Как тебе вообще в голову пришло?
Я почти задыхаюсь, говоря все это.
Желваки у Дикаева играют, не нравится ему слушать, какой он скот.
Взгляд виноватый, но недостаточно. Он не понимает, какую боль причинил. Для Кира это всего лишь неосторожные слова, за которые можно попросить прощения, и все будет как раньше.
– Или это был просто удачный повод избавиться от девчонки, с которой ты уже взял, что хотел? Или девственницы не так хороши? Я тебя разочаровала? Так и проваливал бы молча! Катился бы ко всем чертям!
– Очень хороши. Ты меня не разочаровала. Оль…
– Господи, ты непробиваем, – вырывается у меня стон бессилия. – И как ты собирался это искупить?
Перехватываю его взгляд на своих губах. Ну не идиот ли? Кто его к себе теперь подпустит.
– Даже и не мечтай! Все. Ты выговорился. Я послушала. Вези домой.
– Прости, Оль. Мы никуда не поедем, пока все не исправим.
– В смысле? – таращу я глаза.
– В прямом, – отвечает Кир абсолютно серьезно.
– Ты серьезно? – не верю я тому, что слышу. – Ты считаешь, что можешь что-то требовать? Да какое вообще право ты имеешь меня удерживать здесь?
Кир опять запускает пятерню в волосы на затылке.
Нельзя думать, какой он красивый! И вся его милота сейчас – это игра!
– Может, и никакого. Может, и не имею. Но ты моя, Оль. Я не отпущу все равно. Так что лучше бы нам найти общий язык…
У меня в буквальном смысле слова отвисает челюсть. Святая простота! Не отпустит он!
– Я позвоню отчиму, и он меня заберет. Или еще проще… Наберу полицию…
– Звони. Набирай, – зеленые глаза выжидающе смотрят на меня.
Вот он самый настоящий будущий абъюзер. Он говорит кошмарные вещи, а я не звоню в полицию, потому что тогда у придурка будут проблемы.
И мне кажется, Дикаев прекрасно понимает, что пока он не перейдет некую черту, когда мне станет страшно, я никуда звонить не буду. И нет моему идиотскому поведению никакого объяснения.
А сердечко стучит предательски, тоскует.
Чайник наконец со щелчком затыкается, и на кухне становится тише. Мы продолжаем сверлить друг друга взглядами под бульканье и легкое шипение кофеварки.
– У меня нет никакого желания наступать на те же грабли второй раз. Зачем? – чеканю я. – Чтобы в следующий раз ты выкинул что-нибудь похуже? Я не понимаю, зачем нам находить общий язык. Все кончилось.
А еще я не понимаю, зачем я с ним вообще разговариваю. Как с двоечником, будто подсказываю ему ответ на вопрос, но ученик безнадежен
– Не будет следующего раз, Оль, – смотрит исподлобья. Олень, блин. Хочется еще раз треснуть, а может, и расцарапать физиономию, чтоб перестал быть таким самоуверенным болваном.
– Бла-бла-бла, – кривляюсь я и с удовольствием вижу, что щека Кира дергается. – Зачем тебе все это?
– Я не знаю…
Не знает он. Зато я знаю. Опять потащит в кровать, а я совсем не уверена, что это вообще того стоит. Первый раз меня не впечатлил. Раскладывал бы свою Лину…
От этой мысли меня дергает, как будто двести двадцать ударяет.
Нет. Хватит. Пусть делает, что хочет. Без меня.
– Отлично. Ты даже не знаешь, зачем, но надо. Просто потому что зачесалась левая пятка, – голос мой против воли дрожит, потому что образ противной Лины маячит за плечом Кира. – Но ты приволок меня сюда, чтобы что? Извиниться? У тебя не получается. Искупить? Спасибо, не надо. И что бы ты там себе не думал, держать меня здесь вечно не получится. Меня будут искать.
Кир хмурится с каждым словом все.
– Мне нужен шанс, – наконец формулирует он.
– Шанс? – я всплескиваю руками. Он опять не слышит. Сильно напоминает вечер у меня в комнате общаги, когда он вдолбил себе в голову, что мы встречаемся.
А потом и мне вдолбил.
Рассчитывает, что прокатит еще раз? Думает, что я не способна учиться на собственном опыте?
Как же он бесит в своей уверенности, что у него все получится!
– Именно. Шанс, – набычивается Дикаев.
Господи, с ним всегда так: проще дать, чем объяснить, почему нет.
– У тебя есть ровно два часа, – выдыхаю я с четким ощущением, что я зря поступаюсь. – И убери лапы!
Я бью по тут же протянутым ко мне конечностям.
– Этот способ не сработает, – предупреждаю я.
Нельзя позволить Кириллу распустить руки. Каждый раз, когда он это делает, мозги отключаются.
Похоже,
