в ее кулачках. Кэт толкнула его к стене, и они вместе запутались в висящих портьерах.
– Я тебя убью, клянусь, Хит! – прошептала она, но не успела ничего больше добавить.
Хитклифф обхватил ее раскрасневшиеся от гнева щеки ладонями, стремительно прижал девушку к себе и поцеловал. От неожиданности Кэт закрыла глаза, попыталась вдохнуть, но у нее не вышло. Как и оттолкнуть. Он не пытался целовать ее нежно, это был поцелуй-вторжение. Прямиком в сердце.
Которое, казалось, сейчас не выдержит, разлетевшись на миллиард осколков.
Его рот был теплым. А язык наглым, как и он сам. Теперь она поняла: черт побери, этот мальчик не наркоторговец, этот мальчик – вор. Вот почем именно от таких, как он, мамы учат девочек держаться подальше. Вот почему их портреты висят в участках. Вот только кто бы сказал, почему Кэт не послушала? А теперь всё. Поздно. В полицию не заявить о краже поцелуя. Пусть даже это твой самый первый. А жаль…
Хотя, впрочем, ей было совершенно не жаль.
Кэтрин сделала еще одну слабую попытку пропищать что‑то, но быстро сдалась под напором упрямых губ, позволяя наконец признаться самой себе, что давно хотела этого. Где‑то на задворках разума еще не раздавленное до конца чувство ответственности подавало последние признаки жизни, напоминая, что Хитклифф – последний человек, с которым следует смешивать не только свои мысли,
но и языки. Но жажда была сильнее. Ей хотелось испить именно из этого колодца, и пусть она знала, что вода там насквозь отравлена, сегодня ей изо всех сил хотелось отравиться.
Сейчас в школе могло происходить что угодно, вплоть до инопланетного вторжения, – ее мир замкнулся на этом человеке, одна рука которого сжимала ее талию, а вторая касалась лица, скользила к шее, углубляла поцелуй.
«Это неправильно! Не-пра-виль-но!» – кричали в голове сталкивающиеся мысли-человечки, че мир стремительно летел в бездну. Но Кэт прогнала их словно стайку надоедливых галдящих птиц.
Плевать, правильно или нет. Это было невообразимо горячо!
Пустота в животе вдруг заполнилась легким щекотанием невидимых крыльев («Обалдеть, во мне тоже живут бабочки!»), пальцы зарылись в густые волосы на затылке («Какие шикарные гены!»), притягивая и сжимая («Боже!»). Его рука пробралась е под майку, но Кэтрин не возражала и даже хотела этого. Тело как будто болело. Наверное, вот она, та самая ломка, и сейчас ей требуется анестезия. Из языка, губ и нахальных пальцев, которыми он провел по ее ребрам, а потом, подцепив кромку белья, и по груди открытой ладонью. Кэтрин накрыло волной жара. Она не хотела думать, что слишком быстро привыкла к его присутствию, глупым шуточкам, а главное, запаху тела и рукам. Не хотела знать, почему позволяет делать с собой все эти
восхитительно порочные вещи, потому что именно так и бывает в книгах. Тех самых, про плохих парней. Ведь это как пить огонь, зная, что спустя недолгое время придется развеять прах по ветру.
Но ей было наплевать.
Она запустила ладони под его толстовку, касаясь спины – теплой, напряженной. Провела пальцами по коже, притянула за ремень. Хитклифф шумно выдохнул. Ей понравилось. Она всегда была хорошей ученицей. Не зря же в списке по академической успеваемости числилась первой.
Теперь Кэтрин понимала, почему он все время так или иначе совращал ее, словно убеждая попробовать. Поцелуи – они как наркотик. Почувствовав раз, ты будешь хотеть возвращаться снова и снова.
И теперь у нее появился собственный дилер.
Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем они нашли силы отлепиться друг от друга. Сердце все еще стучало так, словно они вдвоем бежали Нью-йоркский марафон, вот только здесь явно не было проигравших.
– А теперь признайся, что ты с самого начала все это спланировал, – прошептала Кэтрин, отодвигая в сторону пыльную портьеру, которая все время липла к волосам. В этой темноте и пыли она беспокоилась лишь об одном: не подхватит ли здесь какую‑нибудь заразу? Но вряд ли во всем Деполе найдется зараза ядренее, чем сам Хитклифф.
И если учесть, что его язык уже побывал у нее во рту, то вряд ли стоило чего‑то бояться.
– Понятия не имею, о чем ты, – ухмыльнулся он и снова потянулся к ней, целуя в шею. Потом выше и выше. Его губы снова прижались к ее губам, а их языки мягко коснулись друг друга. На этот раз неторопливо. Как будто первый голод утолен и настала пора прочувствовать каждую ноту.
– Все ты имеешь, Хитклифф, – сквозь поцелуй прошептала Кэт. – Закрытые двери. Эта ночевка здесь. Я же не дура.
Он прихватил ее губу в легком укусе, подцепил указательным пальцем сползшую с плеча бретельку, медленно потянул вверх, возвращая ее на место, и прошептал, ухмыльнувшись:
– Обожаю.
* * *
– И-и-и-и-и-и-и… Святая святых! – Люк толкнул двери, пропустил в спортивный зал Пенни, Сью и Стива и подкинул в воздух ключи.
Быть капитаном чего‑либо было круто не только из‑за дополнительных баллов при поступлении, но и из‑за почетного права хранить у себя дубликат ключей от спортивного зала, раздевалок или, как в случае со Стивом, хорового класса.
– И тут творится магия, – хихикнула Сью, повиснув на руке Люка.
Пенни не обращала на этих двоих внимания, пытаясь убедить себя, что это просто не стоит ее переживаний. Неугомонная Сью уже раскручивала
Люка, чтобы тот показал ей, как забрасывать мяч в корзину, а Стив откровенно скучал. Он был неспортивным парнем и даже не увлекался просмотром игр по телевизору. Пенни же постоянно торчала вместе с их с Люком отцами на диване во время сезона НБА и неплохо разбиралась в том, что происходит на площадке.
– Слушай, Пенни, я как‑то не про спорт, это все не очень весело. Я пойду в хоровую, там диван.
Уже поздно. Если хочешь, пойдем со мной.
Люк в ту же секунду резко оторвал взгляд от Сью и уставился на Пенни, будто она должна сейчас сделать выбор, от которого зависит что‑то очень-очень важное. Может, он хочет, чтобы его оставили со Сью? Нет, он влюблен в ту, слепую. Или он, наоборот, не хочет оставаться со Смит наедине, чтобы не отбиваться от приставаний?
Пенни посмотрела на Люка вопросительно, чтобы он дал хоть какой‑то намек, и друг наконец сжалился. Прошептал одними губами: «Пожалуйста».
– Я останусь, Стив. Иди отдыхай.
– Ладно, – тоскливо протянул ее кавалер и скрылся за дверью спортивного зала.
– Кажется, ты ему нравишься, Пен, – хихикнула Сью.
– Я… он милый, – только и нашлась, что ответить Пенни, потому что Люк все еще сверлил ее взглядом.
– Научишь бросать мяч? – На его руке опять повисла Сью. – Я уже два года в группе поддержки
и постоянно тусуюсь с баскетболистами, а так и не научилась. А ты умеешь, Пенни?
– Нет. Ну… я сдала зачет на физкультуре в прошлом году… и все.
– Отлично, профессор Уилсон, учите нас, – весело скомандовала Сью и вышла в центр зала.
Люк нехотя подошел и встал у нее за спиной.
– Согни ноги в коленях, локти по направлению к корзине, и смотри, куда бросаешь, – нехотя пробормотал он, а потом отошел на метр по направлению к Пенни. – Спаси меня, – процедил он сквозь зубы.
– Просто скажи ей правду, – прошептала Пенни. – Скажи, что влюблен, а она просто твоя партнерша по танцам.
– Я говорил.
– И?
– Она сказала, что это неважно… Вроде как не все сразу, или… я прослушал все, что она говорила, скажу честно.
– Что вы там шушукаетесь?
Сью приблизилась уже без мяча, который тоскливо катался где‑то под корзиной, но попал ли в цель, осталось загадкой.
– Да ничего, обсуждали… Рождество.
– Да? Какие у вас планы? – Сью принялась накручивать локон на палец.
– Ну-у, мои родители дежурят… – вздохнула Пенни.
Сью понимающе кивнула.
– Мой папа, кажется, тоже, – пожал плечами Люк.
– А-а, они же все врачи… Доктор Браун оперировал мою бабушку пару лет назад. – И она посмотрела на Пенни с такой теплотой, будто та лично этим занималась. – Люк, принимай экзамен! – Сью добежала до мяча, подбросила его и встала на штрафную линию. – Ита-ак… Ноги согнула, локти по направлению к кольцу, вижу цель… Оп!
