Из ее головы не выходил Сергей и его хаски. Конечно, хаски благородная, красивая… Собака ей и в подметки не годится. Словно распознав тревожные сигналы в переменившемся настроении хозяйки, животное издало жалобный вой и лизнуло несколько раз ее руку.
— Ты хорошая, Собака, даже не думай ничего такого, — потрепала ее по шерсти девушка, и та успокоилась.
Сережа не оставлял в покое ее телефон – пришлось переименовать его в Марину, чтобы Ваня ненароком не заметил этого потока смс и звонков. Хотя он и не пытался залезть в ее жизнь, не совершал никаких поползновений к ее телефону, профилям в социальных сетях, не ломился в дверь ее приватности.
Приватность. Она живет с мужчиной и имеет какую-то там приватность от него в виде переименованного в женщину мужика в своем телефоне. Ирина снова закрыла глаза, вступая в бой со своей совестью. Она же не делает ничего плохого, не изменяет ему. Просто общение. С просто бывшим.
— Мадмуазель, кусочек лета в это зимнее утро, — бодро провозгласил своеобразный тост Иван, внося две бурлящие жаром, точно жерло вулкана, кружки.
— Кусочек лета – это про Карину, — мечтательно закатила глаза она. — Которая, кстати, скоро уезжает.
— Да, от нее лето исходит волнами. Нам еще до июня так долго ждать. Зря ты напомнила мне о ней: захотелось на речку.
— Можем покупаться в ванной, — прыснула от смеха Вересова. — Только ты слишком большой, там твои ноги с трудом поместятся.
— Твои тоже, — сально улыбнулся Волков, пробегая пальцами по ее облаченным в домашние штаны ногам. Забрался под ткань и насладился ощущением гладкой кожи. — Слишком длинные и красивые.
Она хотела уже отпустить только что пришедшую в голову шуточку и подыграть ему в этой похотливой сценке, которая могла закончиться чем-то очень горячим, но смс сбило весь настрой.
От Сережи. Ирина засуетилась и, быстро ответив, спрятала телефон. Зовет гулять. Сейчас она точно не может. Ее взгляд быстрыми перебежками двигался то от телефона к Ване, то наоборот. Однако спокойствие мужчины привело ее в ступор.
— Ты даже не спросишь, кто мне пишет? — вздернула носик она и посмотрела на него с вызовом.
— И кто же? — изобразил ленивый интерес на лице он.
— Подруга.
— Вот и славно, что она пишет. Это же хорошо, когда друзья пишут?
Девушка насупилась и несильно толкнула его в плечо.
— Ты меня совсем не ревнуешь. Тебя вообще не волнует, с кем я общаюсь.
— Я не из тех людей, кто ставит жучки на телефон своей пары или навешивает скрытые камеры в каждой комнате. И детективов я не нанимаю, чтобы собрать компромат.
— А как же тогда чувства? У тебя их, получается, нет ко мне?
Иван про себя громко и протяжно вздохнул, предчувствуя очередной тяжелый разговор, столкновение двух идеологий, которым, видимо, не суждено понять политику друг друга.
— Ира, твои суждения из раза в раз заставляют меня удивляться, — сказал Волков и отставил наполовину пустую кружку. — Если я не сжимаю твое горло в порыве ревности, значит, ты мне не нужна? Читай поменьше дешевых романчиков, тогда научишься понимать нормальных мужчин.
— Я и так не читаю никакие романчики дешевые. Но ведь ты не показываешь мне свои чувства, совсем! Даже спросить, кто мне пишет, тебе лень.
— Это не так…
— Я пойду прогуляюсь с подругой, раз зовет. Ты не против? — настроение Ирины сменилось так быстро, что она сама не успела за ним уследить.
— Ты не обязана спрашивать у меня, можно ли тебе куда-то пойти. У нас нет договора «хозяин-раб».
— Ну и хорошо. А ты, Ваня, — она посмотрела на него сверху вниз обиженными глазами, — истукан.
Стройная фигурка девушки скрылась в коридоре, и Волков позволил себе взъерошить волосы на голове, хотя хотелось после некоторых разговоров с Ирой вырывать их клочьями.
Глупая. Он ревнует. И он собственник, как любой мужчина. Но она не его женщина, чтобы он заявлял на нее права. Он же не слепой, видит, как она мечется, словно в клетке зверь, между ним и другим мужчиной. Эти звонки и смс, ее реакция на них выдает с головой. Это было совершенно не в стиле Волкова: давить на женщину своей силой, принуждать ее к выбору, ставить ей ультиматумы своей ревностью. Действительно, он никогда не будет душить ее, проявляя собственнические инстинкты. Пусть она делает свой выбор сама.
А ее требования яро ревновать — лишь детские капризы. Она еще девочка в душе, которой кажется, что мужчина должен проявлять силу везде и всюду, раз уж ею наделен. Даже по отношению к ней. Однако для Ивана это было неприемлемо. Мужчину делает мужчиной не сила, а то, как он этой силой распоряжается.
***
Игристый, точно пузырьки шампанского (пусть будет «экстра-брют»), под подошвами ботинок и сапог скрипел снег. Ирина прислушивалась к его скрипу, а в ее сознании он моментально вызывал странный ассоциативный ряд.
Их с Ваней постель. Воздушное утро, наполненное невесомостью, потоками студеного воздуха, омывающее их своей бодростью и зарядом энергии. А у них тепло, они согревают друг друга — и зима не страшна. И кровать так тихо, еле различимо поскрипывает, когда она слегка изменит позу сна или Ваня немного пододвинется к ней, чтобы его рука охватывала ее талию.
Но откуда берутся такие дурацкие сравнения? Возможно, все дело в «объективном корреляте», на который ссылается Треслав из «Вопроса Финклера», а вполне возможно, ответ еще проще: ее мучают частые и глубокие укусы взбесившейся совести, которой не очень-то нравилось обманывать Ваню.
— Ира, рад тебя видеть, — голос Сергея буквально разрезал стискивающую духоту ее мыслей. — Выглядишь прекрасно. Впрочем, как и всегда.
Если и есть слова более банальные и клишированные, чем «Ты прекрасно выглядишь», которые можно сказать женщине, то это точно будет «Привет!» и «До встречи!». Девушка скептически сморщила носик, оглядывая себя снизу вверх: бледно-тусклая расцветка простенькой одежды, вязаные варежки, купленные на рынке, сапоги не из настоящей кожи. Да и шапка смешная, но болеть не хотелось.
— Ты так и не научился врать, — ответила она, стараясь не смотреть на него слишком долго и слишком упорно. Красивый и богатый, черт этакий! — Прости, вранье не в твоем стиле. Твой стиль — сбегать, не удосужившись даже соврать любимой девушке.
Она умоляла себя прекратить этот разговор, клялась себе не бить его розгами за то, что он оставил ее, тем самым показывая свою слабость перед ним. Но невидимая рука уязвленного женского самолюбия сама поднималась из раза в раз и наносила ему шрамы плетью по лицу. Оскорбление, причиненное его бегством, гнойными пятнами расползалось в душе. Ей нужны были его лепечущие извинения и нелепые отговорки. Как они нужны любой обиженной женщине, чтобы придавить эту самодовольную морду каблуком прямо к земле.
