— Я забочусь лишь о том, как буду выглядеть в своих собственных глазах. Общество волнует только тебя, Ира, иначе ты бы не заставляла меня пойти против принципов. Это тебе неуютно быть обычным человеком, на которого окружающие не смотрят с восхищением и завистью.
Когда после минуты молчаливой перестрелки глазами она ничего ему не ответила, Волков развернулся и вышел. Ирина сжала от раздражения руки в кулаки и выпустила пар, выдохнув. Поедет к матери. Дома должно твориться что-то невообразимое после этого завещания.
***
— Я так и знала, что он выкинет какой-нибудь фокус, — причитала Оксана Дмитриевна, накапывая себе пустырник.
— Ничего страшного же не случилось. Остальные филиалы перешли в руки достойных управленцев, а наша семья будет получать огромный процент от сделок компании. По миру не пойдете, мам.
— Вся беда в том, что у него нет сына, которому он мог бы оставить бизнес. Ты бы видела, сколько миллионов долларов он завещал этому сосунку из Франции!
Снова про Марка. Ожидаемо, что мать будет ненавидеть его даже за оставленную ему копейку. А тут – миллионы.
— Да какая разница, что и сколько он оставил ему, мам? Вас с Дариной же он не обделил.
— Еще бы он нас обделил! Но нам нужно все!
Жадность опережает в людях все другие чувства и помыслы. Деньги стали двигателем не только промышленного мира, но и душевных порывов. Чем больше в сумме нулей, тем шире жесты твоего добросердечия.
— Успокойся, мам. Возможно, Дарине придется меньше путешествовать в течение года, посетить не двадцать, а пятнадцать стран и с друзьями не летать в Майами, как только в Москве пойдет дождь. Всего-то.
— Легко тебе говорить — оттяпала самый вкусный кусок!
— Я оттяпала?! Отец так решил, я тут ни при чем!
Это чертово завещание! Лучше бы отдал все на благотворительность, чем кинул стае голодных шакалов кусок мяса. Не хватает только надписи на завещании: «Да прольется кровь».
— А ты что будешь делать? — придя в норму, насколько это было возможно, поинтересовалась мать. — Кому передаешь правление компанией?
— Ясно кому — Ване. Только он пока отказывается, но я уговорю его.
— Ирочка, дочь, ну какой Ваня? Что этот простак понимает в бизнесе? Заселит все объекты коровами да курами вместо рабочих. Нужен знающий человек из нашего круга.
— У тебя есть кто-то на примете?
— Сережа. Он разбирается в бизнесе, если что, его отец подскажет ему, что делать. Он любит тебя, в конце концов! Ирочка, заживете вы лучше королей.
— Ой, мам, — отмахнулась она, — вечно у тебя какой-то пунктик на королях и королевах.
— Скажи еще, что тебе бы не хотелось переехать в просторный особняк где-нибудь в Испании? И путешествовать снова не хочется? А носить одежду только что с подиумов? Мелькать в журналах? Неужели ты не думала об этом? Сережа сможет тебя этим обеспечить.
Слова матери через тончайшую иглу лести и игры на низменных, потаенных желаниях вливали ей в вены яд.
— С чего ты взяла, что Сережа согласится? Мы с ним не вместе, вспомни… так, на минуточку.
Снова дрожь в пальцах при мыслях о нем!..
— Это все только твой выбор, солнышко. И Сережа, и деньги – все на свете выбираешь только ты. Подумай хорошо.
Опять этот выбор! Да сколько можно выбирать?! Ирина подскочила с места и понеслась к выходу. У нее уже волосы кипели на голове! Выбор, снова!
Она задыхалась от бега рывками и снежинок, которые то и дело попадали в рот. Нужно отдышаться и успокоиться. Она хочет, чтобы Ваня принял фирму, и ей придется его уговаривать. А уж если он категорично откажется… Об этом она пока думать не желала.
15
Умыв руки, нечистую совесть не отмоешь.
Владимир Леонтьевич Гавеля
Пуфик поистине ласково касался ее усталых пальчиков, а его мягкость ощущалась тающим облаком… Ирина распахнула глаза, поняв, что засыпает. Вот что значит пробегать полдня с Кариной по магазинам, готовясь к отъезду последней!
Душный воздух гостиничного номера лился изо всех распахнутых дверей. Или это температура ее собственного тела так подскочила? Последние деньки были трудными. Она воевала с Волковым, постоянно проигрывая. Каждый бой. Каждое сражение. Его было не сломить. Ничто не действовало на этого мужчину: ни крики и слезы, ни поцелуи и объятия.
— Как тебе моя прическа? — спросила Карина, энергично встряхивая головой.
Копна черно-каштановых локонов, идеально завитых в пружинистые пряди, подскочила в воздухе и опала ароматным облаком душистых волос ей на спину. Кожа цвета солодового виски завершала этот летний парад кокосов, песка и ракушек. А еще, находясь рядом с Кариной, невозможно было не услышать многоголосую трель бубнов, гонгов и дудок в сочетании с нестройным хором колибри, туканов и фазанов. Одним словом, лето!
— Очень по-летнему. Мне даже стало неловко от своих редких перьев, — сморщилась девушка и потянула свои волосы в разные стороны.
— Тебе сделай такую макаронную фабрику на голове, станешь волосато-о-ой прям как я и все туземки, — рассмеялась Карина. — Понюхай, потрясающий крем.
— Ммм, чудесный запах. — Вересову окутала аура джунглей и лиан, диких растений и сладких плодов. Господи, у нее в декабре случится аллергия на такое желанное лето. — Что это? Не могу догадаться.
— Крем из манго. Девяносто процентов! У меня еще есть такой из клубники. И с алоэ для кожи вокруг глаз. Хочешь, привезу потом и тебе?
Ирина вздохнула и, закрыв глаза, чтобы не видеть эту летнюю роскошь, откинулась головой на диван. В Карине словно бы бурлил поток сияющего вдохновения, безграничного энтузиазма и неподдельной любви к жизни. Она являлась символом не причиняющего вреда огня. Ей самой этого не хватало: быть такой же легкой на подъем.
— Ты куда-то собираешься вечером?
— Да, мы с Антонио хотим оторваться напоследок. А завтра все: самолет умчит нас в далекие края. Идем с нами?
— Я бы пошла, но у меня нет денег, чтобы отрываться. Хватит только чтобы надорваться, — пошутила Ирина, но искреннего смеха не вышло. — А вообще, я могла бы уже быть не такой бедной! Все Волков!
— Так и не соглашается принять подарок отца?
Карина выдавила на ладонь немного светоотражающего крема для загорелой кожи и теперь аккуратными движениями распределяла его по своей темно-янтарной коже. Ноготки пальцев ног улыбались ярким цветным педикюром, со щиколотки левой ноги свисал тоненький, сверкающий сотнями бликов анклет. Ведь все прекрасно!
Наша жизнь — это тесто, которые мы вольны превратить либо в румяный пирожок с деликатесной начинкой, либо в черствую, трудно перевариваемую лепешку. Зачем же постоянно портить себе пищеварение этой гадостью, если можно просто изменить рецепт? Она на самом деле не понимала подругу, которая уперлась лбом в свои лепешки и плевалась от них, не желая что-то менять.
