— Ты слишком драматизируешь, Карин, — пискнула Ирина, сбитая с толку такой острой реакцией.
— Это ты слишком занижаешь ценность любви, Ира. Твой Сережа не больше, чем жалкая фаршмачная морда! Да гордость вообще не должна была тебе позволить подойти к этому предателю. Incredibile! (Невероятно!), — фыркнула она.
Вересова понимала масштабы трагедии, глубину своего падения на самое дно презрения подруги. Ведь она переходит на итальянский, когда в ней уже не помещаются чувства и становится все труднее вспоминать слова на русском.
— Ты просто обязана все рассказать Ивану, — топнула ножкой Карина. — Он должен решить, достойна ли ты прощения.
— Еще чего. Не буду я ему ничего рассказывать. Это был случайный поцелуй, а ты уже навоображала, будто я замуж тайно вышла.
Ирина скрывала свое унижение за беспечными словами, как за огромной стеной. Но ни бетон, ни кирпич не могли выдержать сокрушительный тайфун негодования подруги.
— Чего тебе в нем не хватает? Он ведь красавец! И глаза у него такие голубые, точно египетские, как у бога солнца Ра или плодородия Осириса. А ты Монту!
— Кто я?
— Монту! Бог войны.
Ирина вздохнула, понимая, что все бесполезно. Карина не простит ее, хотя это ее прощение вообще никому не требовалось. Однако ей в любом случае стало стыдно перед подругой. А самое главное — перед собой.
***
До Нового Года оставались считанные дни, и Москва тяжело дышала, точно спринтер после забега. Машины без устали носились по улицам, наполняя легкие города выхлопными газами. Люди закупали еду и подарки, украшения и наряды. Во всех ежедневниках и на планерках ставились либо пропуски на тридцать первое число, либо делалась запись о предстоящем корпоративе.
— Давай эту! Смотри, какая большая, — весело рассматривала елки Ирина. — И настоящая!
— Давай, только она займет большую часть комнаты. Готова поделиться жилплощадью с елкой?
Девушка радостно кивнула, и они оформили покупку. Осталось только получить ее дома и установить. Рука Волкова крепко сжимала руку Иры в варежках, пока они проталкивались на рынке.
Теперь она видела в этой жизни все. И самую ее верхушку, облаченную в золото и бриллианты, восседающую всегда только в партере и видящую жизнь в ее лучших нарядах и украшениях. И самый ее низ, робко выглядывающий со своих местечек в галерке, желающий хотя бы вдохнуть этот изысканный аромат достатка и изобилия.
— Спасибо за елку. У нас будет самый лучший Новый Год, — сказала она, прижимаясь к мужчине в хлынувшем на них потоке людей.
— Одним «спасибо» не отделаешься, — ответил Иван и остановился. — Елка, как минимум, обязывает тебя поцеловать меня в щечку.
Смеясь, она поцеловала его в холодную щеку, оживляя под кожей ток крови. Волков улыбнулся ей, получая кроткое удовольствие от касаний ее бархатных губ. Она еще не сделала свой выбор, он знал это, читал в ее глазах.
Их отношения находились в стадии натянутой тетивы лука, то есть в ожидании того, куда полетит стрела. И у него не было уверенности, что стрела упадет у его ног. Пронзит сердце — вполне возможно.
— Какой ты хитрый махинатор. Даже за елочку поцелуй требуешь.
— Твоих поцелуев не бывает много, так отчего же не пожульничать ради благого повода?
Ирина шла дальше с неослабевающей улыбкой на губах. А в душе громкими, фальшивыми симфониями играл стыд. Свою оперетту завели и угрызения совести. Итого: кошмар, озвученный самыми противными чувствами. Монту! Монту! Это слово стало ее личным клеймом, ярлыком, символом ее гнусности.
Она обнимала Ваню, делала с ним предновогодние покупки, радовалась и смеялась, кидалась в него снежками и не уставала целовать его в щечку. А в это время в телефоне неустанно велась переписка с Сергеем. Просто беседа, ничего больше. Но в голове, словно пляска диких чертей, стучала мысль: «Продажная шкура! Изменница!»
Или как сказала бы Карина: «Traditore!».
Дома на них с порога набросилось тепло, как уютный плед на плечи. Эта квартира уже стала ее домом, где-то в голове, в душе, в сердце, но неугомонный разум с его неугасающим стремлением ко всему рациональному твердил, что нужны деньги для их будущего, а уют всегда можно создать.
— Собака, моя хорошая, — девушка погладила животное, наконец-то дождавшееся их прихода.
— Чай или кофе? — до нее донесся голос Волкова из кухни.
— Чай. И много сладостей.
— Не боишься растолстеть? — усмехнулся он, доставая пирожные. — Не сможешь еще в своей школе развернуться и выльешь на кого-нибудь краску.
Она показала Ивану язык и взяла себе «Микадо» — удивительное пирожное со вкусом кофе, которое можно купить в обычном магазине. Оказывается, пирожные могут быть вкусными и без трехзначного ценника.
— Кому я там нужна, в этой школе? — махнула рукой в пустоту Вересова.
До Нового года она проходила короткую практику в художественной школе. Будет работать с детьми. Правда, удовольствия эта мысль ей не доставляла. Убивать свою молодость на этих непослушных детей! Только чтобы заработать какие-то копейки. Но у них с Ваней была четкая договоренность, по которой он не потерпит ее безделья.
— Детям. Я любил в детстве рисовать. Только ходил не в художку, а в обычный кружок.
— А я думала, ты сразу родился Джеки Чаном, — хохотнула девушка.
— Намекаешь на то, что я с детства был тупым качком? А до Джеки мне как до Луны — никогда таким не стану.
— Ты для меня в сто раз лучше него. — Ирина дотянулась до него и чмокнула в губы шоколадными губами. — На него можно только в телеке смотреть, а ты многофункциональный.
Чай и пирожные были противопоставлены холоду за окном, который так и старался своими загребущими промерзлыми руками дотянуться до них.
— Это первый Новый Год, который я встречаю не с семьей, — сказала девушка.
— И мой первый праздник, который я отмечаю не с бабушкой.
— Ты всегда жил в деревне? Точнее, вы с семьей жили в том доме?
— Нет, пока отец и мать были живы, мы обитали здесь, в Москве. Я был тогда еще городским мальчишкой, с которым общаться было не стыдно.
— Так, а где тогда ваша квартира сейчас?
— Она только через несколько месяцев станет моей. Родители взяли ее в ипотеку, и это проклятие перешло на меня. Никакие органы, политики и прочие бездари в погонах и дорогих костюмах не смогли решить проблему. Пока я не достиг совершеннолетия, бабушка выплачивала деньги.
— Ничего себе.
— В этих словах вся наша страна и жизнь в целом.
Игривое настроение Волкова как рукой сняло. Он не любил разговоры о прошлом и терпеть не мог вспоминать квартиру, из которой его, говоря не образно, пнули с ускорением, не посмотрев даже на то, что он еще ребенок, а бабушка не сможет тянуть на себе этот груз.
