Ознакомительная версия.
– Отец так сильно любил вас?
– Нет… Пожалуй, не любил, но я это только сейчас поняла со всей очевидностью. Когда он был жив, я считала его отношение ко мне любовью. Я не знала, как можно любить по-другому. Была убеждена, что во всем этом и заключается любовь: в обеспечении своих близких материальными благами. Как же иначе? Меня все любили только так… Мать тоже заваливала шмотками, драгоценностями. И Герман не отставал. У меня целая шкатулка бриллиантов от мужа…
– А вы? Вы как любили?
Ева покачала головой и еле слышно произнесла:
– Не знаю… Наверно, я не любила… Нет, не так… Я любила людей в той же степени, что свои драгоценности. Я ничего никому не отдавала в ответ. Я даже не догадывалась, что тоже должна… – Она вскинула на меня совершенно больные глаза и с горечью воскликнула: – Богатство убивает душу! Можете ли вы это понять?! Когда все можно купить, человек теряет способность к проявлению чувств. Зачем кому-то сострадать, кого-то жалеть, когда можно дать денег? Зачем чего-то добиваться, к чему-то стремиться, когда можно заплатить и получить? И любовь… Как мне было узнать, что она собой представляет, когда каждый понравившийся мальчик, юноша, мужчина сразу были готовы на все, лишь бы мне угодить? Я не знала отказа! Мне не приходилось мучиться безответной любовью, ревностью. Я даже думала, что это все книжные фантазии… И вдруг понимаю, что Герман уже не со мной… не только со мной…
– Я не сочувствую Герману, – сухо сказал я и, спохватившись, начал оправдываться: – Я не о смерти, конечно! Он слишком рано погиб! Еще жить бы да жить… Я о том, что ему, видимо, тоже было мало того, что получил в результате женитьбы на вас. Он был так же завистлив и ненасытен, как ваша сестра! Два сапога – пара!
– Нет! Вы не понимаете! Я просто не умела… не умею… любить… – Ева сникла и, замолчав, уставилась в окно.
Я невольно принялся рассматривать ее и решил, что вряд ли Герман польстился только на деньги папаши. Ева Константиновна даже сейчас, измученная и сломленная, поражала нежной, изысканной красотой. И эти волосы… Тяжелые волны волос на плечах… Я хотел сказать что-нибудь ободряющее, но ей, видимо, хотелось выговориться:
– Отец многое дал Герману, но при этом подавлял его. Подминал под себя. Все его начинания, все его предложения подвергал сомнению и браковал. Иногда даже позволял себе высмеивать его прожекты (так он их неизменно называл) на совете директоров. Отцу важно было осознавать свое величие хотя бы в собственной компании, потому что дома… Словом, дома его давила мама. Она была женщиной с очень сильным характером и с большими связями. Отец очень от нее зависел и старался не ссориться. Он нашел мальчика для битья в лице Германа.
– То есть вы оправдываете всех и вините во всем себя, так, что ли?
– Я только пытаюсь понять, почему все произошло именно так и не иначе.
– Но это не повод подарить Анне квартиру и… все остальное!
– Я ей должна…
– Вы ей ничего не должны!
– Вы не понимаете!
– Ну, хорошо! – Я решил временно согласиться с ней. – А как же тогда мальчик, которого вы хотите взять из детского дома? Как же Павлик? Чтобы его растить, нужны средства. Вы хотите привести его в коммуналку, где будете снимать угол?!
Ева сокрушенно покачала головой и ответила:
– В тот день, когда мы с вами встретились в детдоме, я наконец поняла, что Павлика мне не отдадут никогда… Наверно, это правильно…
– Конечно, правильно! То есть я не имею в виду Павлика… Конечно, ему было бы лучше в семье, а не в казенном учреждении, но… В общем, вы еще молоды и привлекательны! Вы можете выйти замуж и родить собственного ребенка!
– Я больше не хочу замуж! – неожиданно громко выкрикнула Ева и посмотрела на меня такими глазами, что я сразу поверил: она не кокетничает, а действительно не хочет. Похоже, она ничего не хочет. Может быть, уже не хочет и Павлика. В ней умерли желания точно так же, как во мне. Я ее очень хорошо понимал. Но с этим надо было что-то делать. Я не мог согласиться с Евой в том, чтобы дать возможность Анне жить припеваючи. Эта гюрза должна быть раздавлена или, по крайней мере, лишена своих ядовитых зубов.
– Ну вот что! – Я решил подвести промежуточный итог нашим разговорам. – Завтра я вернусь с работы, и мы все еще раз обсудим на свежую голову.
– Как? Вы завтра уйдете? – испугалась Ева. – А как же я? Что же мне делать? Куда же мне…
– Никуда! Вы меня дождетесь, и все… В холодильнике есть вареная курица. Не бог весть что, но перекусить сможете. Чай, кофе, хлеб, даже печенье имеется… Можно яичницу сделать. Не пропадете! А я за день что-нибудь придумаю… мы с вами еще поговорим… Все будет хорошо, вот увидите!
Сам-то я не очень верил в то хорошее, что обещал Еве. Я совершенно не представлял, как мы выберемся из ситуации, в которую влипли. Уже сегодня, или завтра, или через несколько дней Анна узнает, что Еву забрали из клиники. Деньги развяжут рты доктору или грудастой медсестре, и Полозова явится к адвокату Слесаренко. Не факт, что он скроет от нее местонахождение сестры.
– Скажите, Ева Константиновна, без вас Анна может добраться до ваших денег и ценностей, если не считать того, что находится в квартире?
– Думаю, нет. Основные средства в банке, большая часть драгоценностей – тоже в банковской ячейке.
– Но у вас с собой ничего нет, даже ключей! Анна может воспользоваться вашими магнитными картами?
– Некоторыми может, которые в кошельке. Но на них не слишком много денег. А в банке она ничего не сумеет получить, поскольку там сканируют сетчатку глаза. Только я имею доступ. Но я же вам сказала: мне ничего не жаль. Пусть забирает все и оставит меня в покое!
– Ладно, – опять примиряюще сказал я, поскольку видел, что она начала сильно нервничать, – утро вечера мудренее. Давайте спать, мне завтра рано вставать. Хотя… давайте я согрею кусок курицы, вы поедите!
– Нет! Не надо, не хочу… Может быть, завтра…
Я пожал плечами и ушел в маленькую комнату, которая в нашей разрушенной семье считалась Игнашкиной. Мне казалось, что я засну сразу, как только донесу голову до подушки, так меня вымотали эти два дня. Эмоционально измучили, поскольку никаких физических усилий я за эти выходные ни к чему не прилагал. Но заснуть долго не получалось. Я слышал, как за стенкой ворочается в постели Ева. Ей тоже не спалось.
Утром я вскочил от трелей будильника в мобильном телефоне с больной головой и ломотой во всем теле. Спустив ноги на пол и распрямив спину со старческим прикрякиванием, я вспомнил все, что приключилось со мной в этот так называемый уик-энд, и поморщился. Черт знает, что делать дальше! Вот уж ни дать ни взять – купила баба порося!
Ознакомительная версия.
