Я просто ненавидел ее.
Из-за нее они мертвы.
Из-за нее мертв я.
Я становился монстром, а монстры не утешают людей. Монстры разрушают все на своем пути.
***
Я вошел в сарай и захлопнул дверь, запирая ее изнутри.
— Дерьмо! — закричал я, уставившись в темное пространство, глядя на стены и стеллажи и не видя их. Воспоминания обрушились на меня, давя на мой разум, душа мое сердце. Я не мог справиться с этим.
Я отбросил один из стеллажей и он отлетел к противоположной стене. Мое сердце билось с такой скоростью, что я был уверен, это приведет к приступу. Я наклонился к ближайшей стене и закрыл глаза, пытаясь вернуть контроль над дыханием и моим сердцем, которое словно было вырвано из груди.
Последовал стук в дверь.
Я не хотел отвечать.
Я не мог.
Я мог убить его. Я мог убить его. Мне жаль. Мне так жаль.
Я знал, что Элизабет пыталась вернуть меня назад к самому себе, вернуть меня к свету. Она стремилась спасти меня от самого себя. Но я не могу быть спасен.
Она продолжала легонько стучать, и ноги сами понесли меня в сторону двери. Я потер руки и встал перед дверью, положив ладони на нее.
Я предположил, что ладони Элизабет были прижаты с другой стороны двери, зеркально повторяя мою позу.
— Трис… — затем она мягко произнесла восемь слов, что заставили мою грудь сжаться. — Каждую секунду. Каждую минуту. Каждый час. Каждый день.
Я задержал дыхание. Ее слова казались честнее, чем когда-либо. Она продолжала говорить, ее голос был наполнен потребностью.
— Пожалуйста, открой дверь, Тристан. Пожалуйста, впусти меня. Вернись ко мне.
Я опустил руки и стал потирать пальцы друг об друг снова и снова.
— Я мог убить его.
— Ты бы не сделал этого, — сказала она.
— Уходи, Элизабет, — сказал я. — Пожалуйста, просто оставь меня в покое.
— Пожалуйста, — она умоляла меня открыть дверь. — Я не уйду, пока не увижу тебя. Не уйду, пока ты не позволишь мне обнять тебя.
— Иисус! — закричал я, широко распахнув дверь. — Уходи, — когда я смотрел в ее глаза, мою душу начала терзать внезапная, дикая тоска. Мой взгляд уткнулся в землю, я не мог смотреть на единственного человека, который делал рай практически реальностью в моей голове. — И потом оставайся в стороне, Элизабет.
Я сделаю тебе больно. Ты заслуживаешь кого-то лучше, чем я.
— Ты… ты не имеешь этого в виду, — сказала она, ее голос сломался. Я больше не мог на нее смотреть.
— Это так, — сказал я. — Ты не можешь спасти меня, — я закрыл дверь и вновь заперся в сарае. Она толкала дверь, кричала мое имя, молила об объяснениях, молила об ответах на все неизвестные вопросы, но я перестал слушать.
Я уставился на свои руки, видя кровь, неуверенный, чьей она была, моей или Таннера, чувствуя ее на своих пальцах, под ногтями, повсюду. Это было так, словно стены кровоточили, и я не мог найти выход.
Мне хотелось, чтобы он знал, что я сожалею. Чтобы он знал, что я не должен был терять контроль. Мне хотелось, чтобы все это было сном. Я хотел проснуться и вернуть свою семью. Проснуться и никогда не знать, как много сердец может на самом деле разбиться.
Но больше всего я хотел дать знать Элизабет, что люблю ее. Каждую секунду. Каждую минуту. Каждый час. Каждый день.
Прости меня. Прости меня. Прости меня.
***
Когда много часов спустя я нашел в себе силы покинуть сарай, я открыл дверь и нашел на земле трясущуюся от холода Элизабет, кутающуюся в свое зимнее пальто.
— Тебе следовало пойти домой, — сказал я, мой голос дрогнул.
Она пожала плечами.
Я наклонился вниз и поднял ее на руки. Она обернула свои руки вокруг меня и прильнула к моему телу.
— Что он тебе сказал? — прошептала она напротив моей груди.
— Не имеет значения.
Она стиснула меня крепче, когда я понес ее к дому.
— Это имеет значение. Это имеет огромное значение.
Я положил ее на кровать и повернулся, чтобы выйти из ее комнаты. Она попросила меня остаться с ней, но я знал, что не могу. Мой разум был нестабилен. Перед тем, как я покинул ее дом, я остановился в ее ванной, чтобы очистить свои руки от крови. Как только вода стала горячей, я начал агрессивно тереть руки, пытаясь смыть кровь. Я не мог остановиться. Я продолжал тереть, добавив больше мыла, даже после того, как отмыл всю кровь.
— Тристан, — позвала Элизабет, вырывая меня из транса, в котором я был. Она закрыла кран, взяла полотенце и обернула мои руки тканью. — Что он тебе сказал?
Я развернулся и прикоснулся своим лбом к ее. Вдохнул ее запах, изо всех сил пытаясь не рассыпаться на кусочки.
— Он сказал, что я убил их. Он сказал, что это была моя вина, что Джейми и Чарли погибли, и он сказал, что я сделаю то же самое с тобой, — мой голос надломился. — Он прав. Я убил их. Я должен был быть там. Я должен был спасти их.
— Нет, — сказала она командным голосом. — Тристан, ты этого не делал. То, что произошло, что бы ни случилось с Джейми и Чарли — это был несчастный случай. Это не твоя вина.
Я кивнул.
— Моя. Это моя вина. Я винил свою мать, но она… она любила их. Это не она. Это я. Это всегда я… — каждое слово было тяжелее, чем предыдущее. Дыхание стало тяжелым. — Мне нужно идти, — я отошел от нее, но она заслонила собой выход. — Элизабет, отойди.
— Нет.
— Лиззи…
— Когда я разлетелась на части, когда я достигла скалистого дна, ты держал меня. Когда я потеряла его, ты остался. Так дай мне свою руку, и пойдем в постель.
Она привела меня в свою спальню, и в первый раз она разрушила запрет на правую сторону своей кровати, чтобы дать мне забраться под простыни. Я обнял ее, когда ее голова легла на мою грудь.
— Я испортил твой день рождения, — мягко сказал я, когда сон начал давить на мои веки.
— Это не твоя вина, — ответила она. Снова и снова она говорила эти слова. — Это не твоя вина. Это не твоя вина. Это не твоя вина, — когда мое сердцебиение замедлилось до нормального ритма, пальцами я ласкал ее кожу, и когда я уже начал засыпать, часть меня начинала верить ей.
На несколько часов этой ночью я вспомнил, что такое не чувствовать одиночество. На несколько часов я перестал винить себя.
Элизабет
Где-то около шести утра я на цыпочках прокралась на кухню, оставив Тристана отдыхать. В доме было тихо, но я ощутила наполняющий комнаты запах свежезаваренного кофе.
