Она наклонила голову:
— Ты кажешься бодрым.
— Бодрым?
— Да. Счастливым. Оживленным, — она подозрительно на меня посмотрела и улыбнулась.
— Что?
Она продолжала улыбаться:
— Ничего.
Я вытаращился на нее, но она молчала, и теперь это казалось странным.
— Так... — протянул я. — Есть что еще делать или мне завершать смену?
— Нет. Ой, погоди, есть. Можешь отдать это Пикси? — протянула она мне белый конверт. — Это было в сегодняшней почте, и я забыла ей передать. И раз уж ты тут, не мог бы ты проверить слив? Мэйбл сказала, что он все время булькает.
— Булькает. Конечно, — я взял письмо и отправился на кухню.
Когда я туда зашел, Пикси отвлеклась от замешивания теста и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ. Голодная частичка меня, о которой я раньше даже не подозревал, потеплела от удовольствия.
— Привет, симпатяжка, — улыбнулась мне Мэйбл. — Что-то тебя целый день не видно.
— Это из-за нездоровой одержимости Эллен люстрами.
Пикси фыркнула:
— Она нездорово одержима всем старым и непрактичным.
— Можешь мне не рассказывать. Эллен хотела, чтобы я тебе передал вот это, — сказал я, протягивай ей письмо.
— Спасибо, — Пикси взяла конверт и кивнула на две тарелки на столе — красную и синюю, в которых лежали шоколадные квадратики. — Хочешь пирожное?
— Конечно.
Она подвинула ко мне красную, я взял пирожное и направился к раковине. Но только потянулся к сливу и откусил здоровый кусок...
— Святые небеса! — я задохнулся и выплюнул кошмарное лакомство в раковину. — Какого... — закашлялся я и уставился на коричневую гадость в руке.
Мэйбл, улыбаясь, опустила глаза. Пикси скрестила руки и забавно выгнула бровь.
— Ты это заслужил, — сказала она, наслаждаясь видом задыхающегося и кашляющего меня.
— За что?
Боже, это худшее из всего, что я пробовал в жизни. Мне не хватало воздуха.
— За то, что менял соль с сахаром местами в течение многих лет, и за то, что добавлял уксус в ванилин, отчего мои пирожные выходили кисло-солеными. Сегодня утром я наконец опознала все ингредиенты и решила дать тебе попробовать собственный рецептик.
Я сплюнул и улыбнулся:
— И тебе понадобилось столько времени? Ох, Пикс. Лучше тебе распрощаться с мечтами о карьере детектива.
Я выбросил остатки гадкого пирожного и снова задохнулся. По-настоящему задохнулся, думаю, мог бы даже вырвать.
— А тебе стоит распрощаться со своим ланчем, — произнесла она. — Пожалуйста, только не на моей кухне.
Это заставило меня лишь сильнее задохнуться.
— Боже, — она закатила глаза и взяла пирожное с голубой тарелки. — Эти хорошие. Клянусь.
— Прочь от меня, дьявол испорченных лакомств.
Она рассмеялась.
— Дьявол испорченных лакомств? Вау. Уверена, ты можешь придумать что-нибудь получше.
— Демон злых десертов?
— Все еще слабо.
— Соблазнительница шоколадно-соленой смертью.
— А теперь ты меня довел. Вот, — она что-то взяла в руки. — Это должно помочь тебе заткнуться, — и поднесла к моему рту еще одно кисло-соленое пирожное. Я начал отбиваться.
Она улыбнулась, разрывая конверт, пробежала глазами кусочек бумаги внутри него, и ее лицо вытянулось.
Я перестал задыхаться и вытер губы.
— Что случилось?
На ее лице проступило выражение растерянности.
— Меня приняли в Нью-Йоркский университет. Я могу перевестись уже этой осенью. Через две недели надо уезжать.
— Вау, — сказал я.
Вау.
— Это же замечательно, дорогая, — сказала Мэйбл, а затем помрачнела, увидев растерянное выражение на лице Пикси. — Ты в порядке?
— Да. Да. Я просто... я не знаю, — улыбнулась Пикси, наморщила лоб и закусила губу. Именно в таком порядке. — Я просто удивлена. Вот и все, — снова улыбнулась она.
Я тоже улыбнулся, но почему-то все внутри меня скрутилось тугим узлом.
Пикси
Я была ошеломлена. Шокирована. Изумлена. Даже напугана. Не потому, что не надеялась на перевод в Нью-Йоркский университет, а потому, что больше не хотела ехать.
Я пыталась перевестить весь прошлый год, и теперь мне наконец предоставили такой шанс, а я просто... Мне было на это плевать. Я должна была прыгать от счастья и кричать. Или, как минимум, улыбаться так, что Мэйбл смотрела бы на меня с беспокойством, но вместо этого я стояла и таращилась на красную тарелку с пирожными.
— Мои поздравления, — сказал Леви.
Наши глаза встретились, и мои губы дрогнули в напряженной улыбке.
— Спасибо, — произнесла я.
— Нью-Йорк, — Мэйбл улыбалась. — По-настоящему дивный город. Я сама была там лишь однажды, но у меня дух захватило. Для художника не существует места лучше.
— Да. В их университете потрясающая программа искусств, — я смела руками сахар со стола. — Лучшая в стране.
— Как замечательно, — искренне воскликнула Мэйбл, но каждые несколько секунд продолжала поглядывать на Леви.
— Ты этого заслуживаешь, — произнес он, поджимая губы.
Я кивнула. И все. Я кивнула и смела со стола еще горстку сахара.
Он прочистил горло и вытер несколько крошек от пирожного с лица и рубашки, а затем занялся сливом, где, собственно, и застрял, прихватив с собой несколько инструментов.
Я сосредоточилась на уборке муки, разрыхлителя и сахара, сбросила следы своего беспорядка в мусор.
Вскоре стол оказался безупречно чист, больше нечего было вытирать и выбрасывать. Я собрала хорошие пирожные и поставила их в холодильник, не в состоянии понять, почему внутри меня все будто переворачивается.
Мэйбл повесила свой фартук на крючок около двери:
— Ладно, дорогая. Я домой. Ты уверена, что тебе не нужно помочь?
— Нет, я в порядке. Приятных сновидений, Мэйбл.
— И тебе, моя хорошая.
Пока я обследовала кухню на предмет грязи, она вышла в дверь столовой. Леви мрачно смотрел на слив, держа в руке гаечный ключ, на его рубашке остались крошки от пирожного. Голубой фартук Мэйбл раскачивался туда-сюда на крючке.
Найдя вилку, я соскребла остатки шуточных пирожных с красной тарелки в мусор. Они высились башней обманчивого шоколада в белом море ингредиентов для выпечки.
Я стояла, словно громом пораженная. Внезапно мне стала ясна причина того, почему мой желудок будто сдавило кулаком. У этой причины были голубые глаза и остатки шоколадного пирожного на рукаве.
Леви
— Нет, — твердо сказал я.
