– То есть... не намекаете ли вы на то... – приподнялся со своего места Александр, – что Татьяна...
– Я тебе, Саша, скажу так: когда Татьяна совсем, уж прости за это слово, озверела и стала на людей кидаться, в частности на тебя, Иван явился ко мне сюда, в Прибытково, и попросил забрать ее к себе. Мы с Машей и тогда жили в довольно большом частном доме, где ее можно было изолировать в отдельной комнате. Разумеется, я решил, что Толмачев свихнулся. Какой нормальный человек ни с того ни с сего будет предлагать взять к себе буйную сумасшедшую, которая на людей кидается! У нас с Машей детей не было, но лучше уж завести злющую кавказскую овчарку, чем связываться с умалишенной. И тогда, в ответ на мое заявление о кавказской овчарке, Иван сказал, что Татьяна моя дочь, а он и так с ней уже намыкался. Что, дескать, терпел бы ее и дальше, если бы она не трогала сына. Да-да... Саша, я тогда... вот совсем как ты... челюсть отвесил... Но почему-то сразу поверил. Мне и так стыдно было за то, на что я хитростью заставил пойти добросердечную Лидочку. А Иван, видя мое смятение, тут же стал предлагать деньги. Большие деньги... Да что там, вы и так видели договор... Но я скажу, уход за Татьяной того стоил... Мы с Машенькой тоже натерпелись...
– А как же... как же Мария Петровна-то согласилась? – удивилась Марина.
– Ну... во-первых, я ей признался, что Татьяна моя дочь. Вернее, это во-вторых... Во-первых... Вы же видели Машеньку! Это же добрейшей души человек!
– Хотите убедить нас в том, что сумма договора существенной роли не сыграла? – усмехнулся Александр.
– Не хочу... – покачал головой Константин Макарович. – Деньги нам тоже были нужны. Дом, в котором мы тогда жили, был еще прадедов, ветхий. Надо было либо отстраивать его, либо копить на квартиру. Так что деньги пришлись очень кстати. Мы сразу начали строиться. А с Татьяной намучились ужасно. Она же чужих людей не переносила. Пока она к нам привыкла, мы с Машей расцарапанными ходили, будто у нас дома жила стая диких кошек или бенгальский тигр.
– А почему вы не уговорили Ивана Толмачева отдать Татьяну в какое-нибудь медицинское учреждение? – опять спросила Марина.
– А вы отдали бы свою дочь? – усмехнулся Константин Макарович. – Особенно... если другой у вас нет... К тому же мы видели, что она бывала и вполне разумна, особенно если рядом привычная обстановка и знакомые люди. Да и...
– Хорошо! – перебил его Александр. – С Татьяной все более или менее ясно! А что вы можете сказать про драгоценности?!
– Ничего тебе не ясно! – разъярился вдруг Пирогов, и его лицо опять стало покрываться нездоровой краснотой. – В один прекрасный день мне пришлось посмотреть Татьянины документы. И знаешь, что я там увидел?
– И что же там такого можно было увидеть? – саркастически спросил Александр, откинулся на спинку стула и даже скрестил руки на груди.
– А увидел я год рождения Татьяны и понял, что никоим образом не мог быть ей отцом!
– Как... – проронил Толмачев, и его руки безвольно упали вниз.
– А вот так! Надул меня Ванька! Ты уж прости, Саша, но для меня он всегда был Ванькой. Мы с ним в одном дворе... Впрочем, я об этом уже говорил...
– Нет... не может быть... – отмахнулся Александр. – Ну... про отца я ничего не могу в этом плане сказать, а мама... она не пошла бы на такой ужасный подлог!
– Да! Ты прав! Лидочка не могла бы! Она и от дочери отказалась только лишь из страха за тебя! Она была убеждена, что Иван уговорил нас взять к себе Татьяну за большое вознаграждение. Уж она-то точно знала, чья она дочь! Кстати, о деньгах! Я Ивана спрашивал, откуда у него такие шальные деньги. Он сказал, что достались в наследство от матери, а той, дескать, от родителей. Поскольку мы, как я уже в третий раз повторяю, жили в одном дворе, я очень хорошо помню его мать, тетю Дусю. Она всю жизнь ходила в одном и том же платье и в темненькой косынке на голове. Разве что подпольной миллионершей была... В общем, я потребовал забрать Татьяну, поскольку она мне, как выяснилось, никакая не дочь. Потом это уже абсолютно точно было подтверждено медицински. У меня вообще не может быть детей. К сожалению... А Иван тогда кочевряжился, уверял, что Лидочка ему рассказывала, как я ее насиловал. А я знал, что она не могла такого говорить. Она могла сказать только правду. Я, конечно, тогда был не на высоте, но не насиловал... это уж точно... Да и не сумел бы, мальчишкой совсем был. В общем, мне пришлось пригрозить Ивану, что расскажу Лидочке, каким образом у нас оказалась Татьяна.
Константин Макарович встал со стула, извинился, сказал, что выпьет воды, и ушел в кухню. Марина с ужасом смотрела на Александра, щеки которого уже покрывал румянец примерно такого же цвета, как у самого Пирогова.
– Саша, вы простите, что мы с отцом Дмитрием стали невольными свидетелями этого разговора. Мы же не думали... – сказала она и взглянула на священника, который сейчас на такового был похож очень мало. На нем были надеты черные джинсы и темно-серый джемпер. Отец Дмитрий ответил ей все таким же спокойным и невозмутимым взглядом синих глаз. Саша безнадежно махнул рукой.
Между тем Пирогов вернулся в комнату, грузно осел на стул и спросил:
– Так... может быть, всем... чаю... кофе... Или, может, чего покрепче? Раговорчик ведь того...
– Нет, Константин Макарович, – ответил за всех Александр, – давайте сначала договорим. Вы правы, разговор получается очень интересным! Ну и что же было дальше?
– А дальше Иван стал уговаривать меня оставить у нас Татьяну. Его понять было можно. Во-первых, он боялся за сына, во-вторых, Татьяна уже к нам привыкла, и опять ломать ее, перевозя даже и в самое лучшее медицинское учреждение, было страшно. Она могла не выдержать, потому что страшно пугалась всего нового. Но в то же время я был в бешенстве оттого, что Толмачев так ловко меня провел. Он уверял, что у него не было другого выхода. Собственно, может, выход и был. Раньше. А в тот момент, когда мы с ним этот разговор вели, уже, пожалуй, и не было. Мы оба это понимали, а потому Иван стал предлагать повысить плату за уход за дочерью. И между прочим, не деньгами. Он выложил на стол богатое сапфировое... кажется... такая штука называется... колье... В общем, я бы сказал, бусы... В золоте...
– Еще и сапфировое? – удивился Александр.
– Иван так сказал. Оно было украшено еще какими-то камнями. Может быть, даже и бриллиантами. Не знаю. Я не разбираюсь в этом, но обалдел от красоты этих камней совершенно. Иван сказал, что колье будет мое, если я оставлю в своем доме Татьяну.
– И вы, конечно, отказаться не смогли?
Константин Макарович недобро усмехнулся и ответил:
– Представь, я долго отказывался, потому что, честно говоря, сияние камней меня испугало. Я спросил твоего отца, Саша, где он взял эдакое богатство, не в музее ли каком стянул. Собственно, тогда я и произнес слово «цацки»... Чтобы его разозлить... что ли... уесть... Он опять стал утверждать, что досталось в наследство. Я расхохотался Ваньке прямо в лицо. Спросил, почему ж тогда «герцогиня» тетя Дуся вместо бриллиантовой диадемы на голове вечно нашивала темненький платочек в точечку. Иван долго не отвечал, лицом потух как-то. Я даже решил, что он и впрямь кого-нибудь ограбил...
