Конечно, теперь он не метит в профессионалы, но любителем быть ему никто не запретит.
– Года два на лед не выходила. Если честно, даже не знаю, что из этого получится, – раздался за спиной голос Люси. – Тогда мне казалось, что жить не смогу без льда, а сейчас все уже успокоилось. Я даже не переживаю совсем, глядя, как те, с кем я начинала, постепенно добиваются успеха.
– И совсем им не завидуешь?
– Есть немного. Всё-таки мне хотелось попробовать свои силы в этом виде спорта. Но всё, что у меня было – это пара локальных чемпионатов. На большее я не стала замахиваться.
– Почему? Не считала себя достойной большего?
– «Лореаль. Ведь вы этого достойны», – усмехнулась девушка. – Считала. Но, пожалуй, вся проблема заключена в том, что только я так и считала. Другим я не нравилась, и от меня хотели избавиться. Я ушла. Не думаю, что смогла бы выдержать конкуренцию с ними. Один против всех – звучит гордо, по-геройски. Но в жизни подобный вариант развития событий – это путь в никуда. Одному против толпы не выстоять.
– Знаю. Сам сталкивался с чем-то подобным.
Дитрих поднес к губам трубочку, сделал глоток газировки из бумажного стаканчика.
Люси последовала его примеру.
Вообще-то она думала, что сначала они покатаются, и только потом начнется время задушевных разговоров. Все получилось наоборот. Они разговорились. Сначала о школе, но в этом разговоре не было ничего важного. Просто обсуждения общих знакомых, событий из школьной жизни, некоторое разочарование по поводу того, что каникулы приближаются к своему логическому завершению, а ничего из ранее запланированного так и не удалось воплотить в жизнь.
На самом деле, Люси ненавидела эти планы. Кристина сама сидела и составляла списки дел, которыми дочь должна заниматься на каникулах. Какие книги читать, какие фильмы смотреть, и даже – с какими людьми общаться. Стоило Люси проявить своеволие, как от нее тут же требовали отчетности по всем правилам. Едва ли не по минутам предполагалось рассказывать свои действия.
Кристина была домашним тираном. Она не терпела своеволия. Воспитывала дочь в строгости, искренне считая, что только так можно вырастить достойную представительницу общества, настоящую леди.
Методы воспитания, конечно, тоже оставляли желать лучшего.
На людях они выглядели образцовой семьей, хоть сейчас на обложку журнала, но практически каждому человеку известна истина: иногда за прекрасным фасадом скрыто ужасное наполнение. Примерно так все и обстояло в семье Лайтвуд – Вильямс.
Часто родители хотят для своих детей только лучшего будущего, боятся того, что чада обязательно повторят ошибки их молодости, потому и стараются всячески оградить их от всевозможных угроз извне. Люси предписывалось возвращаться домой до девяти вечера, краситься по минимуму, преимущественно, только тональным кремом и пудрой. Все остальное считалось проявлением распущенности, потому о яркой помаде и прочих косметических средствах речи не было. Во всяком случае, до тех пор, пока Люси не исполнится двадцать один год, и она не станет совершеннолетней. А до тех пор Кристина могла помыкать дочерью, как ей угодно.
История с дневником была, пожалуй, самым безобидным явлением в жизни Лайтвуд. Все остальное – ещё хуже.
Она чувствовала себя так, словно жила не в отдельном доме, а в магазине со стеклянными витринами. У нее не было своего пространства, у нее была лишь видимость этого самого пространства. Мать рылась в её вещах, изучала все записи, даже в компьютере рылась. На всякий случай. Вдруг Люси пришло в голову хранить там что-то неподобающе, за что стоит отругать и наказать по всей строгости.
Люси, конечно, об этом знала, но предпочитала делать вид, что ни о чем не догадывается. Ей нечего было скрывать от матери. Она не писала никому провокационных писем эротического содержания, не коллекционировала фотографии с обнаженными звездами и вообще ничего предосудительного не делала, так что можно было спокойно оставлять свои вещи на видном месте, без риска для собственного психического здоровья.
Пожалуй, больше всего Кристина переживала за личную жизнь дочери. Не столько разговоров было об успеваемости и поведении в школе, сколько о мужчинах, которых нужно обходить десятой дорогой и по возможности прожить жизнь в одиночестве. Потому что только так можно быть уверенной в том, что никто не предаст и не променяет на другого человека.
Даже такие мелочи, как валентинки, вызывали у Кристины негодование.
Увидев у дочери несколько открыток от мальчиков, Кристина тут же устроила дочери допрос с пристрастием, стараясь выпытать, что связывает её с дарителями. То, что многие уже давно позабыли о предназначении праздника и дарят открытки не только своим возлюбленным, но и друзьям, ей на ум не пришло. Как, впрочем, и то, что дочь не обязательно повторит её судьбу, начав встречаться с кем-то.
Положение Люси осложнялось тем, что она внешне была больше похожа на отца, чем на мать. Она многое от него подхватила. И привычки некоторые, и жесты, и мимику. Практически его копия, только женского пола. В каких-то моментах она даже чувствовала себя виноватой перед матерью, хотя, по идее, не должна была ничего подобного испытывать.
Терпение у Люси было, по истине, ангельским, но иногда у него заканчивался лимит. Так случилось и сегодня.
Когда Люси собиралась на каток, мать потребовала от нее отчета о том, где, с кем и по какой причине собирается встретиться дочь. Люси отделалась парой коротких фраз. Кристину этот ответ не удовлетворил. Она вцепилась в дочь железной хваткой, заставив посмотреть себе в глаза и едва ли не поклясться, что это просто встреча, а не «свидание с каким-нибудь хулиганом, который только и думает, как затащить девушку в постель».
Люси эти слова задели за живое. Она никак не могла смириться с тем, что мать считает её излишне распущенной.
Она всегда была примерной девочкой, на неё можно было равняться. Но Кристина этого в упор не замечала, осыпая несправедливыми обвинениями. Люси плакала... Убегала в свою комнату и выла в подушку, анализировала свои поступки, пытаясь понять, что именно сделала не так, чем в очередной раз вызвала гнев матери.
А потом просто перестала обращать внимание на придирки. Все равно никогда ничем хорошим их споры не заканчивались. Однажды Люси просто поняла, что больше не хочет выяснять отношения. Стала игнорировать выпады матери и делать вид, что ей всё равно.
Так было проще жить.
Иногда в их семье доходило и до рукоприкладства. Конечно, Люси никому об этом не говорила, она старалась на людях вести себя, как можно беззаботнее. Улыбалась, смеялась, всячески подбадривала тех, кто находился рядом с ней, но в свои семейные тайны никого не посвящала, считая, что сор из избы выносят только ограниченные личности, желающие разжалобить окружающих, получить свою порцию внимания, пусть даже таким странным способом.
