Он повез Марийку на Пикок-Аллей, в ресторан, куда ее взяли с собой впервые отец с матерью, когда ей было всего четыре года. Они уселись на диван у стены, Джонатон заказал бутылку шампанского.
— Смешно, не правда ли? Я автоматически заказал шампанское, потому что я знаю, как ты его любишь. И всегда я делаю только как ты хочешь. Ты празднуешь победу?
— Да, — улыбнулась ему Марийка, чувствуя, насколько он ей дорог.
— Но сегодня вечером все будет по-другому, Марийка. Я больше не хочу тебе во всем потакать.
— Что ты имеешь в виду под словом "потакать"? — Она обеими ладонями сжала его руку.
Официант наполнил шампанским два бокала и поставил бутылку в ведерко со льдом.
— Нам уже давно нужно было выяснить наши отношения.
— Почему, Джонатон? Что случилось? Почему ты говоришь со мной в таком тоне? У каждой пары возникают время от времени сложности в их отношениях, но все это не имеет значения, если люди любят друг друга.
— Для тебя ничего не имеет значения, — резко оборвал он ее. — Ты отлично знаешь, почему у нас с тобой разладились отношения. Я говорю сейчас о вещах, которые невозможно разрешить простым разговором. У нас есть различия, которые мы не можем преодолеть.
— Хорошо, расскажи мне о них, я жду.
— Никто другой на моем месте так долго не стал бы все это терпеть, — он пристально посмотрел Марийке в глаза. — Я был безумно влюблен в тебя, вернее сказать, я ужасно люблю тебя, но мы слишком разные, и нам этого не преодолеть.
— Я всегда считала, что наша непохожесть и притягивает нас друг к другу.
— Нет, это не так, слава Богу. Послушай, я искренне говорю тебе — ты все сильнее ранишь мои чувства и не желаешь это замечать.
— Поняла и взяла на заметку, продолжай.
— Ты знаешь, у меня нет твоего происхождения и образования, твоих манер, я не посещал колледж в Дирфилде, не учился в Гарварде, Принстоне или Йеле…
— Джонатон! — не выдержала Марийка. — При чем тут это? Почему ты мелешь такую чушь?
— Я прошу тебя выслушать меня до конца, не перебивая. Я очень прошу тебя, дай мне высказаться. Когда я закончу, ты сможешь говорить все что угодно. Ладно?!
— Хорошо, извини.
— У нас разное происхождение. Ты не воспринимаешь меня таким, какой я есть, а неосознанно представляешь безупречным мужчиной твоего круга, хорошо воспитанного, с изысканными манерами. Первое время меня это забавляло. Я перестал носить перстень с бриллиантом, ездить в белом лимузине, изменил манеру поведения за столом. Я постарался стать таким, каким ты хотела меня видеть, черт возьми!
— Мы же вместе смеялись над всей этой чепухой! — не выдержала Марийка, нарушив свое обещание не перебивать его. — Это ужасно несправедливо сейчас обвинять меня в таких мелочах. Мои претензии не были серьезными, я все это воспринимала как шутки между людьми, которые понимают друг друга с полуслова.
— Марийка, ты совершенно не хочешь меня понять, это обидно. Для меня все это не было просто шуткой, даже если бы я захотел. Вспомни, как ты насмехалась надо мной в Кэмп-Дэвиде, что я не знаю, как нужно есть аспарагус. Я просто возненавидел тебя в тот момент. Ты не понимаешь, что стоило мне перенести это оскорбление. — Джонатон помолчал, но Марийке нечего было возразить. — Ты такая, какая есть. Ты ожидаешь, что все будут вести себя, как ты. Тебя с детства поощряли, что ты ведешь себя правильно, говоришь правильно и все у тебя правильно. Сначала я был даже благодарен тебе за твои коррективные замечания, но в какой-то момент они мне осточертели, меня они стали унижать. Ты не подумала об этом, и тебе было все равно.
— Почему же ты мне не сказал об этом? Мне и в голову не приходило, что мои слова могут тебя унизить. Конечно, я была тупицей, идиоткой! Но почему ты молчал?
— Потому что каждый раз, когда я собирался все это тебе сказать, ты смотрела на меня своими восхитительными зелеными глазами, я прикасался к тебе, чувствовал твой запах и ни о чем другом больше не мог думать. Меня физически притягивает к тебе, мне нужно держать дистанцию, чтобы сказать тебе правду. Вот почему я привез тебя сюда, черт побери, а не в твою квартиру!
Марийка взяла свой бокал и одним глотком осушила его до дна.
— И еще об одном. Ты даже не пыталась понять мою мать, Марийка. Она не имела права так на тебя набрасываться. Я понимаю твою злость и разочарование, но не могу не думать, что если бы ты меня действительно любила, ты бы простила Ребекку Шер, хотя бы ради того, чтобы сохранить мир моей семье.
— Могла бы, наверное, и я постараюсь ее простить, Джонатон, обещаю тебе.
Он жестом руки остановил ее.
— Но ты этого не сделала. Я смотрю в будущее и вижу только проблемы, хотя моя мать живет на западном побережье. Ты должна была постараться, чтобы ваше непонимание не переросло в ненависть. — Джонатон немного помолчал.
Он видел, что на глазах Марийки навернулись слезы. "Черт возьми, она такая эмоциональная, такая прекрасная в своем трагизме, такая желанная", — подумал он, чувствуя, как сильно он ее любит.
— Послушай, Марийка, нам уже за сорок. Были бы мы моложе, то воспринимали бы все эти проблемы проще, вместе бы старались их решить. То, что случилось сегодня на приеме, с моей точки зрения, нельзя простить. Ты должна это знать, я ненавижу антисемитизм в любом его проявлении.
— Джонатон! — гневно воскликнула Марийка, но у нее не было сил продолжать этот разговор, выслушивать такие несправедливые упреки.
— Ты даже не пытаешься меня понять, принять меня таким, какой я есть, без этого невозможен союз христианки и еврея. Один я ничего не могу сделать. Марийка, повторяю, я люблю тебя, я никогда не смогу тебя забыть. Не знаю, как я смогу жить, не чувствуя рядом твое тело, не слыша твой голос по телефону, но постелью наша жизнь не ограничивается. Ты сильная натура, карьера имеет для тебя большое значение. Я не нужен тебе и не могу быть простым приложением к твоей жизни. Я хочу быть любимым, нужным, понятным. Я хочу, чтобы моя жена всегда была рядом, а не где-то в Цюрихе на шоколадной фабрике, и понимаю, что с тобой у меня будет все иначе, черт возьми! Меня это выводит из себя. Нам надо расстаться, Марийка, другого выхода нет.
У нее не находилось слов, чтобы выразить, что было на сердце: возмущение, раскаяние, боль утраты. Он вынес приговор, не дав ей шансов на исправление. Он не оставил дверь приоткрытой для возвращения, а захлопнул ее и выбросил ключ.
Джонатон отвез Марийку домой, оставив ее разбитую, одинокую, страдающую.
Марийка ожидала, что Джонатон позвонит ей утром до ухода на работу. Он часто звонил по утрам, и она получала положительный заряд на целый день. Они смеялись по поводу того, что еще никто в истории, разделенный огромным расстоянием, каждый загруженный своими заботами, никогда не произносил столько слов любви по телефону. Это была такая милая болтовня. А потом они бы встретились и снова были вместе в постели — о, эти сладкие минуты! — и все бы забылось. Но телефон молчал. Она приехала в контору и попросила ни с кем ее не соединять, пока не позвонит Джонатон.
