нам больше не придется видеться.
— Я уверена, что в твоей машине нет ничего моего. Ты купил новую машину, в которой я даже не сидела.
— Я здесь не на Ламборджини. На заднем сиденье моей Ауди лежит розовый кардиган. И запасная пара туфель, которые ты всегда настаивала хранить в багажнике. — Его губы скривились в ухмылке, как будто он думал, что знает меня чертовски хорошо только потому, что знал, что у меня всегда есть лишняя пара обуви, куда бы я ни пошла. Однажды я уже была застигнута врасплох, когда у моих туфель порвался ремешок, и мне пришлось выбирать: либо надеть пару кроссовок с коктейльным платьем, либо идти босиком. Что еще хуже, это был выпускной.
— Хорошо, — уступила я, опуская руки по бокам. — Просто не разговаривай со мной. Я лучше выдержу неловкое молчание, чем буду говорить с тобой.
Он снова поднял руки вверх в насмешливой капитуляции.
— Я обещаю. Клянусь. Мне надоело быть мудаком.
— Мне невероятно трудно в это поверить.
Идти было не так уж далеко, хотя казалось, что это километры пустынной местности. Я просто продолжала обыскивать толпу, надеясь, что найду Клео, и она пройдет остаток пути с нами и сделает неловкую ситуацию чуть менее неудобной. Но Клео нигде не было видно, и я сделала мысленную заметку, чтобы высказать ей все, что думаю, как только найду ее. Она знала, что я за ней заеду, но, похоже, решила прогуляться.
Мы добрались до Ауди Окли, и я не могла избавиться от беспокойства, которое струилось по моей коже. Группа мальчиков играла в футбол, когда один из них крикнул:
— Осторожно!
Когда я повернулась, Окли прыгнул передо мной, поймав мяч до того, как он столкнулся с моим лицом.
— О Боже, — вскрикнула я, закрывая голову руками, хотя знал, что Окли уже поймал мяч.
— Будьте осторожны! — крикнул он им, затем открыл свою машину. — Твой кардиган на заднем сиденье. — Он повернулся ко мне спиной и бросил мяч обратно в сторону мальчиков. Я была так чертовски раздражена и взволнована. Я просто хотела забрать свои вещи, найти Клео и вернуться домой.
Я открыла дверь и наклонилась внутрь.
— Окли, его здесь нет.
— Что?
— Мой кардиган. Я не могу его найти.
— Ты посмотрела под сиденьем?
— Боже мой, — пробормотала я про себя, садясь на заднее сиденье и наклоняясь. — Я не вижу его.
— О, осторожнее с машиной. — Окли закрыл пассажирскую дверь, и я подскочила, увидев, что припаркованная рядом с нами машина выезжает задним ходом с парковки.
Я сморщил нос, когда запах дешевых духов ворвался в мои ноздри теперь, когда дверь была закрыта, и свежий воздух не поступал.
— Знаешь, самое меньшее, что ты можешь сделать, это заставить Бет пользоваться приличными духами, которые не пахнут как шлюха.
Окли сел за руль, и я услышал, как он закрыл дверь, когда я в последний раз заглянул под сиденья.
— Ладно, здесь кардигана нет. Ты можешь просто, блядь, оставить его себе, когда найдешь.
Я села как раз в тот момент, когда двери заблокировались, и завелся двигатель.
— Окли, какого хрена ты делаешь?
— Сиди тихо, Светлячок.
— Что ты делаешь? — Мое сердце колотилось где-то в горле. — Выпусти меня. — Я схватилась за ручку, пытаясь открыть дверь, но она была заперта. — Окли, выпусти меня! Выпусти меня прямо сейчас, блядь!
— Успокойся, ладно?
— Нет, я не успокоюсь, блядь. — Я вцепилась ему в плечи и хлестала по лицу, пиная сиденье и дико крича. — Выпусти меня, ты, гребаный псих!
Мы свернули на главную дорогу, резкий поворот заставил меня удариться о дверь. Времени на размышления не было. Мой разум был пуст, если не считать панического отчаяния от желания выбраться из машины.
— Окли, останови машину!
— Прости, Светлячок. Нам нужно о многом поговорить, и это единственный выход.
— Что? Ты что, блядь, спятил? — Я стиснула зубы, ухватилась за край кожаного сиденья, упираясь ногой в спинку водительского кресла.
— Ты не отвечала на мои гребаные сообщения, — кричал он. — Ты не хочешь, блядь, со мной разговаривать!
— Потому что ты чертов психопат. Теперь. Выпусти. Меня!
Адреналин подскочил, мой режим борьбы или бегства включился, когда я потянулась между двумя передними сиденьями, пытаясь выцарапать его гребаные глаза.
— Прости, Светлячок, — сказал он, поднимая локоть в мою сторону.
И все вокруг потемнело.
Ной
Я понятия не имел, что, блядь, происходит. Эта зияющая дыра, которую я носил в своей груди годами, вдруг стала казаться другой. Не целой. Не заделанной. Просто… другой.
Когда я просыпался по утрам от ритмичного дыхания Сиенны рядом со мной, я был больше сосредоточен на ее присутствии, чем на пустоте, которую я чувствовал годами. Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз просыпался с теплым телом рядом со мной, ощущая дыхание другого человека на своей шее.
Рыжие кудри Сиенны рассыпались по подушке, некоторые пряди украшали мои руки. Ее вид был почти чертовски прекрасен, слишком сюрреалистичен. Было время в моей жизни, когда я не хотел просыпаться. Когда я хотел, чтобы мое сердце перестало биться, чтобы я мог освободиться от агонии, которая цеплялась за мои кости. Было слишком больно дышать. Больно было существовать.
Но сейчас… все было по-другому.
Это было хорошо.
Безмятежно.
У моего желания испечь блины для Сиенны не было ни причин, ни объяснений. Прошли годы с тех пор, как я их пек. Прошли годы с тех пор, как я вообще мог переварить саму мысль о блинах. Я всегда просто пек их для нее. Наливал сироп на блины для нее. Все это было только для нее.
Каждый вздох, который я делал, был для нее. Каждый безнадежный восход солнца, который я наблюдал, был из-за нее. Каждая секунда моего жалкого существования была для нее.
Но теперь, каждый раз, когда солнце заглядывало в окно, я чувствовал крошечный проблеск надежды, и я знал, что это из-за Сиенны. Каждый раз, когда я вдыхал, делая вдох и наслаждаясь кокосовым ароматом ее волос, мое сердце билось чуть быстрее.
Внезапно многие гребаные вещи были для нее и из-за нее. Она словно затопила мой организм. Ее присутствие в моей жизни превратилось из ручейка в рев, и теперь я чувствовал ее глубоко в своих венах — моя кровь гудела для нее.
Как это произошло?
Когда это произошло?
Когда моя жизнь изменилась, повернулась вокруг своей оси и превратилась из мрачной и тоскливой в светлую и волнующую? И все
