— Неужели тебе действительно плевать на меня? Неужели я недостоин даже простого участия? Жалкого «ну как ты?», «живой?», «ну и слава богу...»?
Но ничего. Ни слова. Ни даже дежурного «не стоило так рисковать» или «всё равно это случилось из-за тебя».
— У нас же строгие правила тут, мальчик мой, — всё-таки уложила меня на кровать медсестра и подоткнула одеяло со всех сторон. — Посторонних не пускают, информации абы кому о состоянии больных не дают. Возможно, и приходил, звонил кто-то, да как же за всех тут упомнишь?
— Я в среду написал согласие на пару имён, — пробубнил я сам себе под нос, сам же понимая, что упёрся в глухую стену. И как теперь быть?
Да никак.
Ну или можно, наверное, ещё раз наступить себе на горло и в который раз сделать первый шаг. Один звонок, чтобы окончательно расставить все точки над и.
— Ну ты там как, Истома? Вообще, я знаю как. За тобой ведь присматривает наша служба безопасности. Но я так, на всякий случай хотел спросить: ты случайно ко мне не заходила, в больничку не звонила? Ну чисто так, чтобы узнать, не откинул ли я еще копыта. Нет? Ну ладно, бывай... Кстати, я тебя люблю. Что? Неинтересно? Хорошо, прости, больше не буду докучать.
Мрак!
Ночь почти не спал. Всё медитировал на молчащий телефон и умолял его хотя бы сообщением пиликнуть.
«Не сдох?»
И я бы радостно ответил: «Никак нет. Живой!».
«А жаль...»
Утром пришёл Караев, всё что-то пытался меня расшевелить, рассказывал, как продвигается расследование. Если кратко: то тухло, дело откровенно сливали и мы ничего не могли с этим поделать. После визита Олега в палате неожиданно появился тот самый Фёдор Стафеев, который помог мне ушатать двух охреневших в край мажоров.
Хороший парень. Вот только не было у меня сил, ни физических, ни душевных, чтобы хоть сколько-нибудь радоваться его приходу. Я ведь ждал совсем другого посетителя, но она снова не пришла.
А позже, в палату, бледной, осунувшейся и изрядно похудевшей тенью, да ещё и в инвалидном кресле, въехал мой дед. Посмотрел на меня пристально, поджал губы и тяжело вздохнул. А затем зарядил мне в лоб:
— Ярослав... прости меня...
Ну ясно.
— За что конкретно ты просишь прощения, Тимофей Романович?
— За всё! Я был напыщенным и до усрачки самоуверенным мерзавцем...
— Ты и сейчас такой же, — пожал я плечами.
— Нет! Я изменился. Я всё осознал, Ярослав. Посмотри на меня — я умираю. Терапия уже не помогает. Сколько я ещё протяну? Максимум несколько месяцев. А дальше? Что я оставлю после себя? Твой старший брат всегда был бесхребетным и совершенно не хватким пацаном. Куда поставишь, там и стоит. А в тебе есть стержень и всегда был. Вот что я должен был ценить!
— У моего отца он тоже был, — огрызнулся я, но дед тут же поднял руки вверх, словно бы признавая за собой все грехи.
— Ярослав, я изменил завещание.
— Мне ничего от тебя не надо, — фыркнул я.
— Но такова моя воля. Твой брат, когда меня не станет, спустит всё нажитое нашей семьёй состояние на кабаки, шлюх и азартные игры за пару месяцев. А я бы хотел, чтобы дело моё жило и после того, как я уйду. Ну разве я много у тебя прошу, Ярослав?
Я нахмурился, но впервые посмотрел на деда с интересом. Отметил его впалые щёки и синяки под глазами, землистый цвет лица и почти полное отсутствие волос на голове. И вдруг понял, что он не врёт — он действительно отмотал свой век.
— Хорошо, — неожиданно для себя произнёс я, — но ты должен кое-что для меня сделать.
— Что угодно! — чуть ли не подпрыгнул в своём кресле дед, и глаза его явственно блеснули.
— Янковский и Мирзоев, — с гадливостью выплюнул я.
— Я уже навёл справки. Это серьёзные люди, Ярослав, очень богатые и невероятно влиятельные в нашем регионе, но я готов сыграть ва-банк. Мне рисковать уже нечем.
— Я не хочу, чтобы ты играл с ними, дед. Я хочу, чтобы ты их прихлопнул, как навозных мух.
— Это я умею...
Мы помолчали ещё какое-то время, не зная, что ещё сказать друг другу. Но я всё-таки решил ещё кое-что стребовать с этого жестокого человека.
— И ты извинишься перед Вероникой Истоминой.
— Кем? — скривился дед, но затем всё-таки понял, о ком я толкую. — А-а, всё, теперь пазл окончательно сложился в моей голове, Ярослав. А я ещё думаю, что такое имя знакомое.
— Ты сделаешь это, — не спрашивая, а утверждая рубанул я.
— Для тебя? Сделаю...
Глава 37 – Несчастливый конец!
Ярослав
— Что значит: «я так решил»? — форменно негодует Караев, глядя на то, как я пишу отказ от госпитализации. Стоило только двери закрыться за спиной моего деда, как мне жизненно стало необходимо убежать как можно дальше из этого города и от самой Истомы, чтобы не думать, не видеть и не знать, что ей без меня в этом мире теперь живется намного лучше и спокойнее.
Но не успел. Теперь вот и Караев пить мне кровь пожаловал. И неплохо с этим справлялся.
— Ты шутишь сейчас или действительно ждёшь, что я буду отчитываться перед тобой за все свои решения? — кидаю на Олега короткий взгляд исподлобья, пропускаю резкий укол боли за рёбрами и снова принимаюсь марать бумагу своим неразборчивым почерком.
— А как же твоя девчонка?
— Не моя, как оказалось.
— Что это, Яр? Ты так топил за то, чтобы остаться здесь — с ней. А теперь что, неужели новое разочарование? — сказано это было с ощутимым холодом в мою сторону, но мне было плевать.
— Пусть будет так, — лишь бы уже прекратить этот мучительный разговор, ворчу я.
— Ты реально поверил во весь тот бред, что про неё наболтали эти шакалы Янковские и Мирзоевы? — шипит Караев, и меня окончательно подрывает.
От ненависти к самому себе!
— Какая в том разница, если я один из них? — откидываю я от себя ручку и подрываюсь на ноги, принимаясь расхаживать по палате, вцепившись в волосы.
— О чём ты? — зависает Олег, а я вдруг торможу и смотрю на него с едва сдерживаемым раздражением. Как рассказать? Как поведать человеку, который для меня служил ориентиром несколько лет о том, что я второй раз в жизни наступил на один и те же грабли. А теперь сижу в собственном дерьме и с шишкой на лбу и не понимаю, что со всем этим делать.
Потому что уверен — если Вероника каким-то неведомым чудом вдруг однажды станет моей, то, стоит ей только узнать про очередной спор, и всё — мне крышка. И уже неважно будет, что мы имеем на исходе нашего боя. Главное — чем я руководствовался, когда тянул к ней свои руки в самом начале.
Очередное издевательство. Шуточка за её счёт. Прикол для зажравшегося мажора, которому было мало растоптать её единожды и загадить весь внутренний мир. Нет, надо бы ещё! Ведь в прошлый раз было так чертовски весело.
Е-е-ху-у-у, вашу ж мать!
А дальше без вариантов. Вероника оглохнет к моим доводам. К правде, что я как умалишённый любил её все эти годы и просто искал хоть маломальского предлога, чтобы зайти на очередную эмоциональную карусель вместе с ней. Ну что это за причина — отомстить ей за прошлое? Я же думал тогда об этом, но сам себе не верил. Смотрел в её глаза и тонул, мечтая захлебнуться, а там уж, сдуревшим от счастья, кануть на дно.
— Хоть поговори с ней, Ярослав.
А у меня внутри ничего нет — пусто. Включаю телефон, проваливаюсь в мессенджер, смотрю на бесконечную ленту неотвеченных сообщений и снова блокирую экран.
— Это будет монолог. Не нужен я ей.
— Но...
— Ты думаешь, я не пытался? — рычу я смертельно раненным зверем. — Ты думаешь, просто взял и опустил руки? Хрена с два! Я лишь отравляю ей жизнь. Чем я лучше Янковского или того же Мирзоева, если тупо сталкерю её без надежды на взаимность? Сколько мне нужно ещё биться головой о бетонную стену? Ещё один месяц? Или может быть год? Пока у неё крыша не съедет от моих бесконечных поползновений в её сторону. Да я уже сам себе противен, Олег!
— И когда?
— Я купил билет на вечерний рейс.
