Кэрол кивнула. Она была очень благодарна Джейсону за искренность, за то, что он без утайки рассказал ей вес не только об их совместной жизни, но и о себе самом, о своих мыслях и переживаниях. Сама она ничего об этом не помнила, а может, и не знала. Сейчас Джейсон казался ей добрым и мягким человеком, которому она когда-то причинила зло. Впрочем, особенного раскаяния Кэрол не испытывала, так как услышанное воспринималось ею только как увлекательный, полный драматизма рассказ о чьей-то чужой, а отнюдь не о ее собственной жизни. Как и всегда в последнее время, Кэрол жадно впитывала новую информацию, но в ее собственной голове не шевельнулось ни мысли, ни воспоминания. Слушая Джейсона, она несколько раз спрашивала себя, почему ей в свое время не хватило ни наблюдательности, ни ума, чтобы сойти со сцены и спасти свой брак. Впрочем, она, кажется, понимала почему. Судя по рассказу Джейсона, происходившее с ней больше напоминало ураган, снежную лавину, остановить которую было невозможно. Успех захватил, опьянил ее, и она продолжала нестись вперед, словно подхваченная могучей волной, хотя признаки надвигающейся катастрофы были более чем очевидны. О том, чтобы поставить на своей карьере крест, Кэрол даже не помышляла. Кино само по себе было целым миром со своими собственными законами, и в какой-то момент она стала строить свою жизнь именно по ним. Теперь-то ей было ясно, как и отчего развалилась ее семья, но тогда Кэрол этого не видела, да, наверное, и не смогла бы увидеть. Джейсон и сам слишком поздно понял, что происходит, так что уж говорить о ней? Восторг, который она испытывала от самого процесса творчества, лишил ее возможности анализировать события своей собственной, реальной жизни, которая существовала за пределами съемочной площадки. Что же касалось Джейсона, то ему мешало сделать первый шаг уязвленное самолюбие. Он считал себя правым, поэтому, вместо того чтобы поговорить с женой откровенно, молча копил обиды, не подозревая, что они разъедают его изнутри, как ржавчина разъедает металл. Неудивительно, что в конце концов Джейсон не выдержал, и это закончилось скверно для обоих. Банальная история, подумала Кэрол, мысленно подводя итог рассказу Джейсона. Банальная и старая как мир, но это не делало ее менее трагичной. Жаль, что в свое время им обоим не хватило мудрости и самого обыкновенного терпения. Правда, тогда они оба были моложе, но, с точки зрения Кэрол, их это вряд ли извиняло.
— Что же было дальше? — мягко спросила она. — Ну, после того, как я уехала сниматься в Париж? Кстати, что это был за фильм?
— Историческая драма с огромным бюджетом. Ты играла Марию-Антуанетту. Как я уже говорил, ты увезла с собой и детей, и я остался на положении соломенного вдовца. Через неделю после твоего отъезда я отправил ся на вечеринку, которую устраивал Хью Хефнер… Еще никогда я не видел столько красивых девушек сразу, некоторые даже показались мне почти такими же красивыми, как ты. — Джейсон усмехнулся, и Кэрол понимающе кивнула, хотя слушать эту грустную повесть с вполне предсказуемым финалом ей было нелегко. У ее личного кино не было хеппи-энда, у них не получилось «прожить долго и счастливо». В противном случае Джейсон не сидел бы сейчас перед ней, пряча глаза.
— …Я слишком поздно понял, что они ничем не похожи на тебя. Ты всегда была порядочным, искренним и добрым человеком, Кэрол. Да, ты много работала и редко бывала дома, но ты была стократ лучше любой из них. Эти… девки, другого слова я не подберу, были вылеплены совсем из другого теста. Все эти модели, будущие кинозвезды, будущие профессиональные шлюхи и другие «охотницы за состояниями»… Я был женат на настоящей, живой женщине, а они были холодными и бездушными разодетыми манекенами. Мне казалось, они сверкают, словно россыпь драгоценностей, и, ослепленный этим блеском, я не понял, что их бриллианты — это всего лишь мишура, дешевка. Вернее — понял, но было слишком поздно.
Одну из них звали Наташей. Эта русская супермодель появилась в Нью-Йорке недавно, но уже пользовалась бешеной популярностью. В Штаты она приехала прямо из Москвы, с короткой остановкой в Париже, где она якобы работала для какого-то журнала. На самом же деле она охотилась за большими деньгами — в том числе за моими. Уже в Париже она сделалась любовницей одного богатого плейбоя — сейчас уже не помню, как его звали. В любом случае я был у нее не первым и не последним. Сейчас Наташа живет в Гонконге со своим четвертым мужем, кажется, он бразилец, торговец оружием или что-то в этом роде. Парень, правда, прикидывается, будто успешно играет на бирже, но я уверен, что на самом деле он занимается совсем другим, куда менее почтенным бизнесом. Главное, у него огромное состояние, а Наташу только это и могло заинтересовать.
Но тогда она показалась мне совсем другой. Наташа меня как будто околдовала, хотя, должен признаться, что в тот вечер я порядочно выпил, а потом еще и принял дозу кокаина, которую мне услужливо подсунули. Короче говоря, очнулся я уже в постели с Наташей. К этому времени мы были уже не у Хефнера, а на чьей-то яхте на Гудзоне, да и народ вокруг был уже другой.
Что еще я могу добавить? Мне было сорок один, Наташе — двадцать один, и этим, наверное, все сказано. Правда, была еще и ты, но ты с детьми жила в Париже, а я уже решил, что для нормальной жены ты слишком часто отсутствуешь. Нет, даже тогда я не думал, что ты мне изменяешь — это просто не могло прийти тебе в голову, к тому же подобные вещи требуют времени, а тебе его всегда не хватало. В Голливуде у тебя была безупречная репутация, чего, увы, я не могу сказать о себе.
Наши отношения с Наташей недолго оставались тайной — чуть ли не на следующий день после вечеринки у Хефнера в бульварных газетенках появились наши фотографии. Подозреваю — она специально об этом позаботилась. Как бы там ни было, наш бурный роман подробно освещался в прессе, но ты повела себя на редкость благородно, подчеркнуто игнорируя любые сообщения на эту тему.
Вскоре после нашего знакомства Наташа объявила, что беременна. Она отказалась делать аборт, сказала, что любит меня и хочет быть моей женой. По ее словам, ради меня она готова была бросить работу, карьеру, модельный бизнес, лишь бы только быть со мной, сидеть дома и воспитывать наших детей. Можешь себе представить, какой сладкой музыкой звучали у меня в ушах эти обещания! Я уже давно мечтал о нормальной жене, но ты была не готова стать хранительницей семейного очага. Так мне, во всяком случае, казалось, хотя кто знает — я ведь не спрашивал…. Кроме того Наташа здорово вскружила мне голову — я в буквальном смысле слова был от нее без ума.
Еще одна причина заключалась в том, что она носила моего ребенка. Мне хотелось иметь больше детей, но, учитывая твое рабочее расписание, даже думать о третьем ребенке было бы безумием. И двоих-то таскать за собой по всему миру было нелегко, и я просто представить не мог, что ты решишься родить еще одного или двух. А еще я хотел, чтобы мои дети были дома со мной, а не бог знает где, да и Энтони уже подрос, и ему нужно было серьезно учиться… Словом, Наташе удалось убедить меня, что брак с ней будет для меня наилучшим решением. Я уже мечтал, как мы заживем настоящей, крепкой семьей, и даже купил для нас дом в Гринвиче. Потом я позвонил своему адвокату… — Джейсон снова усмехнулся. — Как видишь, это был классический случай временного помешательства, характерный для мужчин, переживающих кризис среднего возраста. Адвокат тоже это понял; он даже пытался меня отговорить, но я не стал слушать. Через несколько дней я вылетел в Париж, чтобы сообщить тебе о своем решении. Ты выслушала меня спокойно, а потом… заплакала, и это было ужасно. Я никогда не видел, чтобы ты так плакала. В какой-то момент я чуть было не Опомнился, спросив себя: что же это я такое делаю?.. В тот день я провел с тобой несколько часов и едва не пришел в себя. Наши дети были очаровательны, и я чувствовал, что не в силах сделать несчастными ни их, ни тебя. А потом позвонила она… Наташа как будто что-то почувствовала и поспешила возобновить свое заклятие. Она, как ведьма, вновь опутала, околдовала меня нежными словами и лживыми обещаниями, и я поддался. Вернувшись в Нью-Йорк, я подал заявление на развод. Ты ничего от меня не требовала — даже обычных в таких случаях алиментов. Из гордости ты не хотела брать у меня ни цента, к тому же ты и сама очень хорошо зарабатывала. Когда я сказал, что Наташа беременна, это тебя едва не доконало, но ты выдержала. Только теперь я понимаю, чего тебе это стоило и каким безжалостным сукиным сыном я был! Мне хотелось поквитаться с тобой за каждую минуту твоей славы, за каждый час, который ты провела не со мной, и я это сделал. И очень скоро об этом пожалел, но было поздно. Впрочем, я отвлекся… Ты еще жила в Париже, когда полгода спустя я женился на Наташе. С тобой я больше не общался; даже когда приезжал, чтобы навестить детей, ты отказывалась со мной встречаться. Энтони и Хлою привозила ко мне в «Ритц» няня; с тобой же я не только не виделся, но даже не разговаривал. Больше двух лет мы обменивались сугубо деловыми посланиями через адвокатов, секретарей, гувернанток; тебе так было легче, да и мне нечего было тебе сказать.
