Ознакомительная версия.
Их появление перед участниками вечеринки произвело фурор. Впереди шагали разряженные эфиопы, один из них держал тазик, содержимое которого было щедро усыпано какими-то сухими перцами. По окружности «блюдо» украшали зеленые листочки и красные цветочки.
– Друзья, встречайте! – объявил Сеня. – Национальное блюдо Эфиопии – макароны по-африкански!
Вялые протесты эфиопов потонули в общем ликующем вопле. Макароны пошли «на ура», кто-то даже сжевал листья и цветы китайской розы. Впрочем, риска отравиться не было, так как дезинфекция желудков спиртным не прекращалась. Непривычных к подобным возлияниям филологинь и негров упоили до положения риз. Когда пьяных девушек выносили из общежития, вахтерша покачала головой:
– Говорили, что консерваторки придут. Видали мы таких консерваторок.
После той вечеринки у Оли, спасшей макароны, завязался роман с одним из эфиопов. Окончив институт, Оля с мужем уехала на Черный континент, где и затерялась. Гога и Сеня тоже вскоре женились, выбрав себе девушек из высшего света. Но их браки оказались несчастливыми. Гога развелся через год, а Сеня – через два года. Зато получили вожделенный плацдарм – московскую прописку и площадь.
* * *
Те времена, когда Гога не знал, с какой стороны за морковку взяться, давно прошли. Гога любил поесть и любил изредка готовить. В начале его пути на финансовый олимп вдруг пошла мода у состоятельных мужиков самим не только шашлыки делать, но и варить плов, коптить рыбу. Сохранилась ли эта мода до сегодняшнего дня, Гогу не волновало, он давно уже не плясал под чужие дудочки.
Козленок на вертеле удался – три четверти прожарки, что и требовалось. Гога умял целую ногу козленка и большую тарелку гарнира – молодого картофеля, печеных овощей, обернутых беконом. Сеня довольствовался небольшим кусочком вырезки и зеленым салатом.
Они сидели у камина в удобных креслах, обитых искусственно состаренной кожей. Гога плакался на жизнь. Говорил, что все ему опротивело, что нет азарта, драйва, интереса. Ничто не радует: ни дети, ни внуки, ни барыши.
– Паниковский, помнишь, в «Золотом теленке», жаловался, что его девушки не любят. А у меня другой поворот: я девушек не люблю.
– Так ведь есть же средства… – начал Сеня.
– Ты что, старик! – обиделся Гога. – Виагра мне не нужна. Ты не понял. Я могу, отлично могу. Но не хочу! Вот в чем петрушка.
– Ну да, ну да, – кивнул Сеня.
И подумал: «Так я тебе и поверил, что можешь, бегемот».
– А вообще как со здоровьем? – спросил Сеня.
– Ни к черту: одышка, сердце барахлит, давление скачет, печень буксует, сахар в крови.
– О! Так серьезно? Что врачи-то говорят?
– Врачи, и наши, и заграничные, натуральные пиявки – им бы только присосаться к толстому кошельку. Мне не жалко, был бы толк, а не пшик.
– Ты по-прежнему резок в оценках и рубишь сплеча. Конечно, годы наши не малые. Скольких ребят уже нет. Две трети курса дама с косой забрала.
Гога никогда не ходил на похороны однокашников, друзей юности, даже венков не посылал. Гога легко выбрасывал из памяти ненужных людей. Сеня обязательно отмечался на печальных мероприятиях: приезжал на полчаса постоять у гроба или сказать проникновенные слова на поминках. Неизвестно, кто когда может быть нужным, да и популистскую связь политика с массами никто не отменял.
– Старость, будь она проклята! – ругнулся Гога. – Жить скучно и умирать страшно. Боюсь смерти, до дрожи боюсь. В молодости спектакль смотрел «Средство Макропулоса».
– Карела Чапека.
– Что?
– Пьеса Карела Чапека.
– Может быть. Там средство было, эликсир, выпил – и вечная молодость тебе обеспечена. За такой эликсир я отдал бы все свои капиталы.
– Столько, возможно, не понадобится, – тихо обронил Сеня.
Гога залпом допил коньяк, налил себе еще. Он внимательно смотрел на Сеню, точно увидел его только сейчас. В отличие от рыхлого, обрюзгшего Гоги Сеня был стройным, подтянутым, холеным. На шестьдесят с большим хвостиком он не выглядел, максимум – на сорок пять.
– У тебя ведь был инфаркт? – с подозрением спросил Гога.
– Три инфаркта.
– А теперь на горных лыжах катаешься? – Гога вспомнил, что приятель прибыл к нему прямо с альпийского курорта.
– Два раза в год лыжи, – подтвердил Сеня, – каждую неделю теннис, хочу еще дзюдо заняться, это теперь модно. Жениться собираюсь через три месяца, когда моей девчушке восемнадцать исполнится.
Гога почувствовал во рту горький привкус отчаянной зависти.
– Китайская медицина? – быстро спросил он. – Вьетнамская? Это я уже проходил.
– Боже упаси. Они там, говорят, глистами лечат. Бр-р-р! – поморщился Сеня и попытался сменить тему: – Как тебе креатура премьера на пост главы межбанковского объединения?
– Пижон. Смотрит в рот начальству, без их соизволения в туалет не сбегает отлить. Колись! – хрипло потребовал Гога, которого в данный момент не интересовали все деньги мира и не волновали никакие высокие назначения. – Как ты омолаживался?
– Здоровый образ жизни, – отвел глаза Сеня.
– Не свисти! – Гога глотнул коньяка. – Когда Черчиллю исполнилось восемьдесят, Би-би-си собрала специальную команду, чтобы освещать его смерть. А Черчилль пережил эту команду! И в девяносто, когда его спрашивали о секрете долголетия, говорил: «Ешьте и пейте, что вам вздумается. И главное – никакого спорта!»
– Уинстон Черчилль был гениальным политиком и средней руки писателем, хотя получил Нобелевскую премию. Одна дочь покончила с собой, другая превратилась в запойную алкоголичку, сын…
– Плевать ему было на отпрысков! Как и мне сейчас.
– Если свежеиспеченный падишах на что-то плюет, – тихо сказал Сеня, – то думает, что боги плюют в ту же сторону.
– Чего ты бормочешь?
– Не обращай внимания.
– Ты вправду знаешь о каком-то молодильном средстве? – подался вперед Гога. – Это же сказки!
– Сказки, – согласился его друг и сделал маленький глоток минералки. – Если человек очень хочет жить, то медицина бессильна.
– Что? – не понял Гога, у которого с годами чувство юмора заменилось на чувство собственного величия.
Сеня явно не хотел продолжать разговор о сохранении молодости, а Гога страстно желал узнать способ. Рациональной частью ума Гога понимал, что годы берут свое, что все люди смертны. «Но почему одни смертны раньше, а другие позже? – вопила другая часть его сознания. – Я хочу позже! Хочу! Позже!» Иррациональное желание будит веру в чудо и усыпляет трезвый скепсис.
Гога давил на друга, упрашивал, уговаривал, и тот сдался.
– Хорошо, – кивнул Сеня. – Только я попрошу тебя об одной услуге. Партии нужны деньги.
– Сколько? – перебил Гога.
Ознакомительная версия.
